Лицо Джеммы скуксилось, как от лимона, и она, явно разочарованная, сказала:
– Не хочу мужа – хочу новую куклу.
Но мать повернула к себе её личико и серьезно посмотрела в глаза, отвлекая от детской забавы.
– Джемма, дочка, муж намного приятней какой-то там куклы, – сказала она. – Позволь мне, о нём рассказать... Его зовут Редманд, и он очень хороший молодой человек.
– А у него пони есть?
– Не знаю, родная.
– У Энн серый пони. Я тоже хочу серого пони!
– Послушай, если ты выйдешь за Редманда, я уверена, он подарит тебе всё, что захочешь.
– Даже серого пони?
– И серого, и других пони всевозможных раскрасок.
– Он подарит мне пони... и кукол? Много-много? – уточнила для верности Джемма.
– Всё, что захочешь. Чудесная новость, не так ли, моя дорогая? – Мать пригладила её волосы, лежавшие, впрочем, волосок к волоску, и снова спросила: – Так ты согласна выйти за Редманда?
Джемма поглядела на кукол, на портьеры на окнах, на свои новые туфельки с яркими бантиками и нехотя протянула:
– Ну хорошо. Но только если он подарит мне пони!
Мама, помнится, была счастлива и назвала её славной девочкой, что для строгой госпожи Миллз было сродни самому лучшему комплименту. Именно потому, верно, Джемма тот день и запомнила: мама ей улыбалась и похвалила, а ещё ей пообещали настоящего пони. В сотню раз лучше, чем у Энн Харпер из соседнего с ними поместья.
Впрочем, когда пришло время отправляться к супругу, Джемма только отпраздновала пятнадцатилетие, пони уже был ей не нужен, да и будущий муж, захворав какой-то болезнью, вскоре умер, оставив её вдовой невестой. И как бы не было скверно радоваться чужому несчастью, Джемма радовалась тому, что вот-вот намечавшаяся свадьба не состоится... Она совершенно не знала мужчину, за которого собиралась пойти, да и в принципе не научилась ценить преимущества брака, с раннего детства вбивавшиеся в неё строгой матерью.
А потом случилось и вовсе ужасное, по крайне мере, так тогда ей казалось: свадьбу решили не отменять, а лишь заменить имя Редманда в брачном контракте на имя его отца Фергюса Фаррела.
И теперь Джемму мучил вопрос: была бы её жизнь такой, как сейчас, выйдя она по первоначальному плану за сына, а не за отца? И чем стала по факту смерть её жениха: благословением или проклятием для неё?
За деревьями показался дом травницы, и задумавшаяся Джемма Фаррел вернулась в реальность. Услышала птичьи трели, раздававшиеся над головой, и поймала ладонью луч солнца, скользнувший к ней из-под кроны деревьев...
– Мерит, ты дома? – позвала она, толкнув калитку и ступив на крыльцо лесной хижины.
Стучать уже не потребовалось: немолодая, но крепкая женщина, открыв дверь, пригласила девушку внутрь.
Всё в облике травницы, начиная от седых, уложенных просто волос и до морщин в уголках темных глаз, говорило о непростой, отмеченной трудностями и лишениями жизни, которую она с давних пор, еще до того, как поселилась близ Даннингтона, вела день ото дня. И все-таки эти трудности не сломили её...
– Что привело вас, моя госпожа? – спросила она с видимым беспокойством. – Не стоит вам бродить по лесу одной: сами знаете, люди нынче лихие пошли. Мало ли что взбредет этим извергам в голову!
– Не волнуйся, Мерит, я была осторожна. – И девушка, отогнув полу плаща, продемонстрировала мушкет и кинжал, прикрепленные к поясу. – К тому же, я знаю каждую тропку в этом лесу и всегда смогу спрятаться по необходимости.
Но травница продолжала качать головой, не убежденная ни доводами своей собеседницы, ни её экипировкой.
– Вы слышали, госпожа, в Брокфилде сожгли ведьму? – Джемма не слышала, что и выразила лицом, вскинув аккуратные бровки. – Только это была вовсе не ведьма, – продолжала Мерит с тихим присвистом сквозь щербатые зубы, – а обычная травница, помогавшая многим в округе. Но стоило от неведомой хвори пасть скоту, как именно бедную женщину обвинили в насланном на животных проклятии... Бедняжку схватили и без судебного разбирательства привязала к столбу, подпалив под ней хворост...
– Ужас какой! – ахнула девушка, прикрыв рот ладонью. – Это же варварство. Бедная женщина!
– Я это к чему, – продолжала Мерит, – не приходите больше сюда, госпожа. О вас и так нехорошее говорят, а если увидят, что вы наведываетесь ко мне, и вовсе пуще прежнего взбеленятся. И мало ли что взбредёт этим нехристям в голову: чуть что случится, разбираться не станут – схватят и вас, и меня. Нет, госпожа, вам нельзя сюда приходить! – заключила она категорическим тоном.