Она опустила черпак в дымящийся котел и, наполнив кружку, стала что-то подсыпать в нее из маленького глиняного горшочка, одного из многих, что стояли на полке. Полли молча наблюдала за ней. Она знала, что в таком же точно сосуде хранился у Пруэ белый порошок далеко не безобидного свойства.
Хозяйка что-то сосредоточенно бормотала над кружкой с вином, и девушке вдруг показалось, что в этой закопченной комнате разместилась самая настоящая кухня ведьмы. Полли вздохнула. Должна же быть и какая-то иная жизнь за стенами этой преисподней! Должен же, непременно должен существовать такой мир, где сбываются самые смелые мечты и становятся явью сладостные видения, проносившиеся порой перед ее мысленным взором. Когда-нибудь она выступит совсем на другой сцене и сыграет роль, вовсе не похожую на ту, что навязана ей сейчас этим жалким, подлым существованием в той среде, где крайняя нужда была единственной движущей силой, а петля — почти неизбежным исходом. Все, что ей было нужно, — это покровитель, богатый и щедрый господин, который бы убедился в ее таланте и представил свою подопечную влиятельным в театральной сфере особам. Проблема, однако, заключалась в том, что толстосумы со связями не так-то часто заглядывали в таверну. А если такое и случалось, как произошло это, к примеру, сегодня, то Джош заранее предназначал подобным посетителям совсем иной удел, что полностью лишало тех всякой возможности облагодетельствовать Полли.
Взяв кружку из рук тетки, девушка вернулась в зал. Ей предстояло чуть позже проводить джентльмена наверх, в номер, где под воздействием снадобья Пруэ этот господин потеряет сознание, и, когда он будет лежать там в беспамятстве, Джош со своими дружками обчистят его. Все, что случится с ним потом, после того, как Полли приведет его в указанную хозяином таверны комнату, — уже не ее забота: она свое дело сделала. Девушку попросту вытолкают под лестницу, на грязный тюфяк, и она, оказавшись в своей конуре, заткнет уши, чтобы не слышать доносящихся сверху глухих ударов, скрипа, неразборчивых проклятий, шарканья ног и стонов.
Полли оглядела переполненный зал, размышляя, как бы побыстрее пройти к столику джентльмена. Здешний люд так груб и невоспитан! И сколь отвратительны изрекаемые этим сбродом непристойные шутки! Завсегдатаям таверны ничего не стоило оскорбить девушку. Они беспрестанно норовили схватить ее, словно она была лакомым кусочком на прилавке торговца мясом. А тот господин — высокий, широкоплечий мужчина в бархатном камзоле, с трудом сходившемся на его мощной груди, — казался ей совсем другим.
«В честной борьбе он, пожалуй, одолеет и Джоша, и его дружков!» — пронеслось вдруг в голове у Полли.
Золотисто-каштановые волосы джентльмена блестели при свете лампы, глаза же у него были изумрудно-зеленые. Полли вспомнила, как он смотрел на нее, когда эти пьянчуги хватали ее за бока, и поморщилась от досады: что-то он мог подумать о ней! Откуда ему было знать, что она вынуждена сносить оскорбления, чтобы не оказаться на улице. Будь что будет, но она попытается все же произвести на него благоприятное впечатление и своей изысканной речью, и манерами благородной леди.
Николас наблюдал, как девушка пробирается к нему сквозь толпу. Несколько минут назад он едва сдержался, увидев, как тот тип ударил ее, хотя в общем-то это, конечно же, его не касается. Хозяин таверны знает, что делает, тем более что девушка, по всей видимости, его дочь. И все-таки было нечто омерзительное в безграничной власти этого человека над прелестным созданием.
— Не хотите ли еще вина, господин? — молвила девушка удивительно приятным голосом и, поставив кружку на стол, снова обворожительно улыбнулась ему. — Не позволите ли мне составить вам компанию, сэр?
— Буду лишь польщен, — ответил лорд и, привстав, жестом пригласил ее сесть рядом с собой.
Конечно, особой необходимости в подобном проявлении вежливости не было: ведь он имел дело всего лишь с жалкой потаскушкой с немытыми руками и нечесаными волосами. И тем не менее…
— Может, выпьешь вместе со мной? — улыбаясь, спросил Николас и, положив на стол монету в шесть пенсов, пояснил: — Ужасно не люблю пить в одиночестве!
— Благодарю вас, сэр, — ответила Полли. Вернувшись к стойке, она взяла для себя кружку пива. От Джоша не ускользнул блеск шестипенсовика. Он нетерпеливо щелкнул пальцами, и Полли безропотно отдала ему монету, хотя ей очень хотелось оставить ее у себя. Иногда, если девушке давал деньги кто-то из толпы, загораживавшей ее от взора хозяина, ей удавалось утаить их, но такое случалось крайне редко.
Подойдя затем к столику джентльмена, Полли уселась рядом с господином, поощряя его взглядом к ласкам и вольностям, с тем чтобы все дальнейшее выглядело вполне естественно.
«Как обидно, что такая красивая девушка вынуждена влачить столь жалкое существование!» — подумал Николас, отпивая вино и делая вид, что не замечает призывных взглядов.
Неожиданно девушка обняла его и прильнула своим прелестным чувственным ротиком к его губам, и ему ничего не оставалось, как только, поддавшись сладостному искушению, заключить ее в свои объятия.
— Если вы захотите побыть наедине со мной, сэр, то мы сможем подняться наверх, — прошептала соблазнительница. По ее щекам разлился нежный румянец, словно она смутилась, делая такое в высшей степени нескромное предложение.
«Ах ты, плутовка! Дрянная шлюшка в роли невинной девственницы! Артистка же ты, прямо скажем, отменная!» — признал он, чувствуя, как маленькие ручки многообещающе сжимают его пальцы.
Она не была обычной проституткой. Исключительная красота, хорошие манеры и благородная речь — все отличало ее от типичных представительниц самой древней профессии.
Вставая из-за стола, Полли украдкой взглянула на кружку джентльмена. На ее дне все еще оставалось вино, но и того, что он выпил, было, вероятно, уже более чем достаточно: ведь Пруэ так щедро сыпала свое ужасное снадобье!
Лорд почувствовал, что голова его гудит. Ему вдруг показалось, что в зале невыносимо душно. Красная физиономия хозяина таверны, маячившая перед ним, стала постепенно расплываться. Однако девушка, крепко держа Николаса за руку, уверенно вела его сквозь толпу к узкой лестнице в конце зала.
Когда они поднялись наверх, Полли открыла дверь в один из номеров.
— Сюда, сэр, пожалуйста, — проговорила она елейным голоском и учтиво поклонилась, словно приглашая его в королевскую опочивальню.
Николас вошел в небольшую, убого обставленную комнатенку. Камин чуть теплился, ветер свистел в щелях разбитых рам. Кровать была застлана несвежим смятым покрывалом. А из-под колченогого туалетного столика, стоявшего у стены напротив двери, доносилось подозрительное шуршание.
Голова у Николаса кружилась, ужасная слабость охватила его. Зачем он здесь, в этом отвратительном месте?..
Внезапно он замер: девушка ловким, лишенным всякого кокетства жестом ослабила шнуровку платья, и взору его предстали упруго вздернутые вверх полные нежно-кремовые груди с розоватыми сосками.
Николас опустился на край узкой кровати под жалобный стон пружин, просевших от тяжести его тела. Хотя веки у него как-то странно отяжелели, он все еще продолжал смотреть на девушку.
Полли была в отчаянии. Прежде ей ни разу не приходилось раздеваться в подобной ситуации: до этого просто не доходило дело, так как жертвы ее мгновенно засыпали. А этот господин выглядел еще достаточно бодрым и, кажется, был намерен узнать, что же будет дальше.
Девушка с робкой надеждой заглянула ему в глаза: нет ли признаков действия снотворного? Но, увы, господин не сводил с нее взора, словно и не пил вина с подмешанным в него порошком.
Деваться ей было некуда, и она нехотя сняла с себя уже расстегнутое платье. Затем рассталась и с сорочкой и предстала совершенно обнаженной перед затаившим дыхание Николасом. Контраст между убогостью обстановки и этим безупречно прекрасным телом с нежной, матовой в свете масляной лампы кожей был поистине поразительным.
— Подойди поближе, — прозвучал голос незнакомца.
Полли, сама не своя, сделала первый несмелый шаг по направлению к кровати.
Внезапно все закружилось у Николаса перед глазами, и прекрасный образ стал блекнуть и исчезать.
— Скажи, ради всего святого, что ты сотворила со мной! — воскликнул он, пытаясь из последних сил превозмочь дремоту, и в ту же минуту, к величайшему облегчению Полли, смешанному, однако, с неким отчаянием, без сознания повалился на постель.