Майор замолчал. Жадно выпил стакан минералки, откинулся на спинку стула, закурил и продолжил:
- Когда принципы тюремного общества применяются на свободе — это печально. Не только потому, что агрессия и насилие — это плохо. А потому, что людоедские законы становятся нормой в государстве, а государство превращается в обыкновенный лагерь.
Я поежился и сказал:
- Недаром среди россиян популярна шутка, что любого человека, ничего ему не объясняя, можно посадить в тюрьму лет на десять, и где-то в глубине души он будет знать, за что.
- Наша тюрьма внутри нас, и потому мы в тюрьме. А ничего нового и полезного в тюрьме не создашь. В ней можно лишь бороться за выживание.
Сергей вздохнул.
- Вот мы и выживаем… Опять же, понятия — это то, что хорошо для условий тюрьмы и позволяет избежать множества проблем, когда много агрессивных людей вынуждены много лет находиться в очень экстремальных условиях. Но перенос их в условия нормальной жизни ненормален. Нормальная жизнь отличается тем, что общество придумало законы и правила. Которые выполняет, понимая, что эти ограничения дают преимущества и позволяют развиваться.
А уникальный российский принцип – западло? Мне кажется, этот принцип — самый разрушающий. Помнишь, популярную присказку: «а мне что, больше всех надо?» Идёшь по офису, видишь — бумажка валяется. Нормальный человек, не задумываясь, поднимет и кинет в урну. Не тяжело, а станет чище. Но у нас — западло. Это же не я бумажку уронил? Или, помнишь, в школе, где тоже, кстати, вполне себе в ходу тюремные принципы— высохла тряпка у учителя, нечем с доски стереть. Ведь никто ни за что и никогда не пойдёт и не намочит тряпку, пока его не попросят. Ещё подумают, что ты прогнулся. Нельзя, не по понятиям это. А потом это и в работу переносится, где не дай бог тебе проявить инициативу, сделать больше, чем тебя просят. Лучше всего не высовываться, не прогибаться , ходить с мрачным и суровым выражением лица, чтобы все понимали — серьёзный человек, может даже сидел. А дальше, пуляет незаконно избранный по слугам народа из танков, а народ-хозяин на крышах домов, словно на стадионах, толпами смотрит на происходящее, как на забавное шоу.
Костиков затушил окурок в пепельнице и сказал:
- В общем, в те не столь далекие времена, тогда еще комсомольский работник Андрюша Фидря по Правительственной программе помощи талантливой молодежи нашел в степях Оренбуржья подающую надежды 15-летнюю танцовщицу Анну Воронцову, привез ее в столицу и устроил в государственный хореографический институт Большого театра. Тогда все газеты освещали это событие. А потом, по мере становления страны на кривые рельсы капитализации и криминализации, Андрей Геннадьевич доходно совмещая молодежную работу в театре с вовлечением молодых танцовщиц в проституцию, сделал из девушки золотую раскладушку. История проста, но печальна.
Мы вышли на улицу и тепло попрощались. Я отдал ему ключи от машины и объяснил где ее найти.
Перед тем, как уйти, Сергей Костиков, пожимая мне руку, сказал:
- Несмотря ни на что, как давил я эту бандитскую мразь, так и буду давить. Ради этого и жизни не жалко. Каким бы ужасным и жестоким не станет этот мир, борись, Ваня, не отступай! Отступишь – будет ещё хуже.
Пока его ладная фигура удалялась в сторону Савельевского парка, я вспомнил Пашку Бондарева, убитого бандитами на оживленном шоссе под Подольском, Бато Жомбаева, воюющего где-то в Чечне, ежесекундно рискуя жизнью, Генерала, которого ожидает ужасная смерть – не в бою, а во сне, в собственной кровати от рук наемных убийц…
По сути, опер Сережа Костиков - пророк. Ведь пророк – не тот, кому являются какие-то особенные видения, а тот, кто не хочет и не видит то, что видят все.
В Толмачево электронный градусник показывал +12. Вот тебе и Сибирь!
На выходе с взлетной полосы меня встречал Толик. Лицо его излучало удивительную радость, а рукопожатие было настолько крепким, что у меня захрустели пальцы.
- Толик, твое рукопожатие наглядно показало мне, что твоя любимая забава – душить по понедельникам пассажиров Аэрофлота.
- Ну, вы скажете, Иван Васильевич!
Мы прошли на стоянку, и я понял причину приподнятого настроения Толика. Это не было радостью, связанною с моей скромной персоной. Вместо красной «Нивы» на парковке стояла сияющая черными боками «Тайота». Сарапул с важностью распахнул передо мной заднюю дверцу, и я нехотя устроился на заднее сидение.