Выслушав подробности нашего дела, купец, только развёл руками:
— В Сурожское море мне ходить не приходилось. Раз-другой до болгарской Варны и всё. Тамошние дела для меня тёмный лес. Но в Царьграде полно всякого ушлого народа, которые таскают чертей даже из эфиопской задницы (я заметил, что посмотрел он при этом на Киприана, а не на Симбу). Нужно будет у них поспрашивать, — заметив, наши встревоженные лица, успокоил, — Да вы не бойтесь! Сделаю всё — комар носу не подточит. Дело уж больно странное. Сразу и не поймёшь, откуда ноги торчат. То ли из вашего Египта, то ли из Золотой Орды. И генуэзцы посередине.
Судя по всему именно мысль о генуэзцах посередине тревожила его больше всего. Даже в гавани он строго-настрого велел нашему Симбе сидеть в каюте и не высовываться.
— Уж очень вы приметные. Легко отыскать в случае чего. Тот, кто по вашему следу идёт, наверняка будет искать именно по высокому эфиопу. Сейчас бояться нечего. Руку даю на отсечение, что никто раньше нас с Кипра сюда не добрался. Так ведь потом будут след брать. Тут ваш чернокожий истукан очень даже к месту будет.
Даже когда Киприан позвал нас на встречу с тем самым человеком, что в прошлом году плыл с Омаром в Крым, Савва не посчитал излишними дополнительные предосторожности.
Монах покинул корабль, как только мы причалили к одной из Царьградских пристаней. Она была ближе всех к высившемуся над заливом огромному храму. Почему-то здесь было совсем мало судов и все они были небольшими, вроде нашего. Большие корабли стояли на противоположной стороне.
— Галата, — с недоброжелательным почтением указал туда Савва, — Генуэзская крепость. Настоящие хозяева здешних краёв — там.
Сам он, едва Киприан скрылся за поворотом дороги, ведущей к одной из башен стены отгораживавшей город от моря, немедленно отправился следом. Нам же строго-настрого запретил покидать корабль до своего возвращения. Вернулся ближе к полудню изрядно навеселе. Одновременно с посланцем Киприана, сообщившим, что тот ждёт нас возле храма святой Софии. Выслушав его, Савва предложил отправляться немедленно, чтобы успеть вернуться до того, как ворота закроют на ночь. Но сначала попросил забрать у него деньги за ладан, которые он получил по заёмному письму. Мне не терпелось скорее поговорить с человеком, который расскажет про Омара, но купец настойчиво потребовал уединиться с ним в каморке на корме немедленно. Плотно прикрыв дверь, он даже не потянулся за кошелём.
— Говорил я сейчас с одним знающим человеком по вашему делу. Знаешь, что ему сразу показалось странным? Почему это заёмное письмо написано по-арабски? В Золотой Орде этот язык не в ходу. В тех краях все пользуются кипчакским. На нём и говорят и пишут. Государственные бумаги на монгольском. Ну, на то они и государственные — для государевых дел. Смекаешь? Письмо сразу писали не для того, чтобы по нему в Орде деньги получать. С ним там к любому судье пойдёшь — перевод затребуют. Значит сразу собирались деньги в Египте взыскивать.
Вспомнились опасения деда, что всё это сильно походит на мошенничество:
— Похоже на то, что Омара заставили подписать это письмо, в надежде, что Крым далеко и концов не найдут?
— Похоже на то, — кивнул Савва, — Вот только в землях хана Джанибека такие шутки плохи. Если всё так и было, то если всё откроется, тому, кто это затеял не поздоровится. Достаточно подать жалобу властям. Татары в таких делах спуску не дают, сразу проведут расследование по всей строгости и шкуру живьём спустят. Получается, перехватить тебя для них вопрос жизни и смерти. Или загодя бежать подальше от татарских судей. Сам понимаешь, чтобы голову спасти они на всё пойдут. Ты на генуэзцев думаешь?
— Им же человек в Лимасоле весточку передавал.
— Верно. Только ведь письмо могло предназначаться кому-то другому. Просто передали через генуэзцев. Ну, да об этом потом поговорим. Сейчас другое. Срочное. Этот самый Авахав из Сурожа, на которого письмо дано, человек известный. Большими делами ворочает и с большими людьми знакомство водит. Из армян. Тех, что перебрались в те края из Сирии. По разным тёмным делам большой дока.
«Вроде тебя», — подумалось мне. Угадать эту мысль было несложно и Савва рассмеялся:
— Вряд ли такой человек стал путаться в простое мошенничество, да ещё с убийством. Всякий, кто имеет дело с тайнами, знает одну непреложную истину: шила в мешке не утаить. Особенно, когда мешок через много рук идёт. Где-нибудь, да проколется, кто-нибудь, да сболтнёт. Для таких людей разные торговые дела больше прикрытие, чем доход.