Мать закивала головой, я видел, как зашевелились ее губы, как она развела в стороны руки. Она спрашивала меня: ну что, все в порядке? Беды не случится?
Но я не кивнул ей в ответ, я не смотрел на нее. Ведь этот, в кителе, уже должен был понять, что я не ищу свою часть, что я не в отпуске и у меня нет увольнительной. Он должен был понять и, конечно, понял это, но ничего не сказал. Он снова закурил сигарету, потом повернулся к тому, что в фуражке: «Скажи остальным, чтобы шли есть», — и медленно поднялся из-за стола, прошелся раз-другой до двери и обратно.
— Он только вчера вечером пришел, — сказала тогда моя мать, чтобы как-то задобрить его.
Зря она это сказала, потому что, если он уже знает то, что знает, не к чему и говорить об этом. Но пока ни о чем таком речи нет, значит, не так уж все плохо.
— Стало быть, вчера вечером, — сказал он удовлетворенно и даже кивнул в ее сторону. Казалось, он ждал от нее этих слов. И теперь взглянул на меня уголком глаза, но так, будто я всего лишь вещь в комнате. Будто он уже и забыл о моем существовании.
А если это так, подумал я, может, все и обойдется. Надо бы взять обратно мою книжку. И я уже протянул за ней руку к столу.
— Не трожь, — сказал он.
Тем временем тот, что в фуражке, вернулся вместе с остальными. Новые сели, те встали, я видел, как моя мать начала раскладывать еду на тарелки, Маргит ей помогала. Комната вдруг стала тесной, отец стоял у двери с таким видом, будто решил не выпускать никого отсюда.
— Ну, иди, — кивнул мне тот, что в кителе. Он вышел первым, я за ним, остальные за мной. На пороге у двери я остановился, чтобы подождать, когда все выйдут, и закрыть за ними дверь.
— Иди, иди, — сказал тот, что в фуражке, он шел за мной.
Я видел, как в окно смотрит на меня отец. Собака завертелась у моих ног.
— Иди, иди, — сказал я ей. Нечего ей путаться под ногами. А то эти еще пнут ее.
Мы вышли со двора, тот, в кителе, остановился, чтобы оглядеться, мы тоже остановились. Потом направились к стогам сена, обошли один из них; у противоположной стороны тот, что в кителе, остановился.
— Ну, становись сюда, — сказал он.
Я встал туда, куда он показал, А они все прошли дальше, и когда тот, в кителе, обернулся, то крикнул мне:
— Лицом к скирде. Спиной повернись.
Я повернулся и стал смотреть прямо перед собой на сено. А те, за моей спиной, отошли на три или четыре шага. Я слышал, как шуршала под их сапогами влажная солома. Они остановились там, потоптались, очевидно, снимали с плеча автоматы и сейчас оттуда, с трех-четырех шагов, выстрелят в меня.
Выходит, что они даже не выслушали меня. Они даже ни о чем не спросили, только посмотрели солдатскую книжку… Я подумал, что у меня могло бы быть отпускное свидетельство и могло бы ведь так произойти, что оно случайно выпало из книжки, и вот сейчас они несправедливо… И я вдруг всем своим существом ощутил, что именно так оно и было, что мое отпускное свидетельство случайно выпало, и я повернулся, чтобы сказать им об этом. Они уже стояли на одной линии все четверо, и у того, в фуражке, что-то не ладилось с автоматом, а трое других ждали его, поэтому и не стреляли. Они не видели, что я повернулся. Я подождал минуту-другую, так как не знал, с чего начать, а потом в полный голос начал с того, что имею честь доложить…
— Имею честь доложить, отпускное свидетельство выпало из моей солдатской книжки, — я сделал полшага в их сторону, — и только поэтому я не нашел его, господин капитан, только поэтому, но я сейчас его найду… — Мне хотелось увести их обратно к дому: а вдруг и в самом деле у меня было отпускное свидетельство… И в доме были мать, отец, Маргит, собака… Я ее прогнал еще… И если бы я знал, я бы не пошел с ними так спокойно, ничего не подозревая… Я думал, что они только хотят мне что-то… — Честь имею доложить, я тотчас же принесу, — выпалил я и вытер лоб рукавом фуфайки.
Они не слушали меня, сделали еще полшага вперед. Они не слушали меня, а может, я и не сказал ничего, а только хотел сказать, размахивая руками и ногами. Солома под их сапогами была сырой, и тот, в фуражке, уже навел на меня автомат, и все четверо выстрелили. Мне вспомнилась собака, вода для ног и бедро Маргит, на котором еще вчера лежала моя рука, когда я засыпал…
Перевод Л. Васильевой.
Иштван Эркень
СКОЛЬКО ЖИВЕТ ДЕРЕВО?
Банне зажгла свет. На дворе было еще светло, но с тех пор, как фронт стал подступать ближе, она старалась не дожидаться наступления темноты. Тем более сегодня: дома она была одна, а на улице туман клубился так густо, что изгородь, всего в нескольких шагах от окна, терялась из виду.