— Слушай, Янош, ты служил в солдатах?
— А как же, вместе с вами, хозяин, в Кенигрецене, неужели запамятовали?
— Признаться, позабыл, потому и спрашиваю. А ну, подойди-ка сюда, я тебе кое-что скажу! Так вот, мостик через Моротву приказано охранять. Господин командир ополчения поручил мне набрать отряд надежных людей. Их не пошлют на фронт. И к дому ближе, и можно быть уверенным, что не попадешь в самое пекло куда-нибудь в Карпаты или в Россию. Ну что ты на это скажешь? Записать тебя?
— Да, хорошо бы, — отозвался Киш Варга. — Но, если можно, дайте мне время посоветоваться с женой. Когда прикажете явиться?
— Сегодня вечером я должен сдать список. К полудню, и ни минутой позже, ты обязан сообщить ответ. Предупреждаю: желающих — сотни.
Шули Киш Варга не только с женой посоветовался, но успел даже в сельскую управу сбегать, пронюхать, как и что.
Служивший там письмоводителем Йошка Макаи доводился ему кумом, у него-то Янош все и выспросил. Кум сказал, что ополченцы прибывают толпами, все равно до шестидесятилетнего возраста всех заберут в армию, поэтому разумнее всего записаться добровольно.
На Киш Варгу у Шаргачизмаша Сабо были свои виды. Он, как бывший фельдфебель, станет командиром отряда и ему понадобится денщик, связной. В отряд же будут входить по большей части крестьяне с достатком, люди солидные, члены гражданского стрелкового кружка и союза национальной защиты труда. Среди них, разумеется, не найти денщика. Не к лицу как-никак богатею чистить чужие сапоги, мыть котелок, бегать с поручениями в деревню или на хутор. Для этой цели необходимо иметь в отряде несколько бедняков вроде Варги.
А Варга, если на то пошло, по всему своему складу денщик, он и был им на военной службе: начал Янош с того, что прислуживал старым солдатам, так, из простого угодничества, потом — ефрейтору и, наконец, попал к лейтенанту интендантской службы, вместе с которым всю мировую войну обворовывал продовольственные склады где-то в Чехии.
Шули был прямо создан для этого. Крал он так ловко, что не навлекал на себя никаких подозрений. Чтобы заставить людей поверить в свою честность, Шули часть похищенных им вещей, как правило, возвращал, приводя при этом весьма правдоподобные объяснения.
Если, бывало, соседские куры, перелетев через забор, снесут несколько яиц на его дворе или забежит во двор чей-нибудь цыпленок, Шули посылает жену или детей в обход на Большую улицу отнести хозяину яичко, конечно, самое маленькое, или цыпленка: пусть не подумают, что они «такие». Но хотя у них тогда еще своей птицы не водилось, жена частенько баловала Шули вареной или жареной курятиной, которую он с аппетитом уплетал, не спрашивая, откуда она взялась (он это и без того хорошо знал), и, сытно поев, нахлобучивал свою шляпу на самый нос.
Шули недолго пробыл в отряде по охране моста, где, «ополченцы», кстати сказать, зажиточные крестьяне, коротали время за картами и вином. Как только подошли русские, Киш Варга улепетнул из отряда — только его там и видели.
«Авось не съедят меня русские», — решил он про себя. Ему нетрудно было спрятаться за теми, кто был в деревне на виду, тем более что на него никогда не обращали внимания. С первыми раскатами орудийного грома он укрылся в своем покосившемся домишке в переулке Варга. Солдаты, чтобы не ходить кругом на Большую улицу, в одном месте разобрали изгородь сада Шаргачизмаша Сабо, и через эту дыру кое-что уплыло в руки Шули. Сабо бежал, и усадьба его пустовала. Позднее в ней поселились русские военные.
Этой зимой все усилия Шули были направлены на то, чтобы чем-нибудь разжиться и не попасть на общественные работы. И ему это удалось, потому что Йошка Макаи по-прежнему оставался письмоводителем, а после бегства главного нотариуса и старосты Макаи и переводчик вершили всеми делами в сельской управе.
Позже, когда организовалось новое сельское правление и батрак Балог стал старостой и секретарем местной ячейки коммунистической партии, а Андраш Рац — его заместителем и председателем комитета национально-крестьянской партии, Шули Киш Варга не вылезал из управы. Он не гнушался никакими поручениями, был у всех на побегушках. Нужно ли было созвать людей на собрание или раздобыть бумагу и чернила — Шули выполнял все с одинаковой готовностью.
Весной 1945 года начали поговаривать о разделе земель помещиков Сердахеи, Чатари и Шлейзингера (ну и церковную землю, наверно, урежут немного), и будущий дележ завладел всеми помыслами Яноша Варги. Обязательные общественные работы в то время уже никому не казались обязательными. Прикарманивать чужое добро становилось все труднее и труднее, потому что бежавшие богатеи возвратились на насиженные места и восстановили разобранные заборы; хутора охранялись работниками (пусть и им кое-что перепадет); одна надежда, что при разделе земли удастся что-нибудь урвать. Правда, в деревне то и дело шептались, что немцы, мол, еще не совсем ушли, что «они уже здесь», «они уже там», «уже слышно, как на Тисе гремят пушки» (на самом деле это взрывали лед у разрушенного моста). Все эти толки доходили и до переулка Варга. Янош тогда бежал в партийную ячейку или в сельскую управу — послушать радиоприемник, подаренный русскими, и узнавал, что советские войска идут по Австрии, вот они уже в Чехословакии, а вот у самого Берлина. И значит, Иштван Балог прав, говоря, что это просто-напросто на Тисе взрывают лед и что немцы никогда больше не вернутся.