Но вот объявили о том, что будет организован комитет по разделу земли. Многие не отважились выползти из домов и явиться на собрание: боялись — еще мобилизуют на какие-нибудь общественные работы. Но все же несколько сот человек пришло. Избрали председателя — Андраша Раца. Потом слово взял Иштван Балог и сказал, что надо выбрать комитет и, составив список желающих, получить землю и произвести раздел.
Точно бес вселился в Яноша Варгу, он готов был на все, лишь бы ему пробраться в этот самый комитет. Тут уж, наверно, можно будет погреть руки, решил он. Ведь тому, кто у кормушки, всегда что-нибудь да перепадет.
Но он ничего не мог придумать и только постарался пробиться поближе к столу, чтобы быть все время под рукой: вдруг где-нибудь что-нибудь понадобится — он подсобит, просить себя не заставит! Он ел глазами начальство и из кожи вон лез, чтобы обратить на себя внимание: «Вот видите, я здесь! Я, Янош Киш Варга. Я с вами! Я ваш душой и телом!»
Докладчики рассказали, как смогли, о комитете и приступили к выборам, но никому и в голову не пришло устраивать тайное голосование, составлять список кандидатов или еще что-либо в таком роде. Выбирали так, как привыкли выбирать ночного сторожа или караульщика огородов, просто выкрикивая имена.
Ну хорошо, а кто же будет выкрикивать? И кого — самого себя, что ли? — недоумевал каждый. Пока речь шла о местных руководителях — Балоге, Раце и других, все шло гладко. Киш Варга первым провозгласил: «Да здравствует Иштван Балог! Он самый нужный нам человек!» То же самое он сказал и об Андраше Раце, и о других активистах. А сам с тайной надеждой смотрел на тех, кого избрали, не заметят ли они, что Варга здесь и стоит за них.
Так и пошли выборы: выдвинули одного, выдвинули другого, кому по душе Андраш Киш, кому — Габор Надь, никто не возражал. Неужто скажешь в глаза человеку, что, по-твоему, ему не место в комитете?
Кто застенчив и робок или труслив и осторожен — не решались кого-нибудь предложить, те же, кто похитрее да посмелее, — не прочь были бы выкрикнуть свое имя; но, так как этого делать было нельзя, то они, понимающе переглядываясь, называли своих единомышленников. Киш Варга тоже выразительно посматривал на своих знакомых, выдвигая их одного за другим. Никто не подумал о том, что среди тех, кто остался дома или был занят на общественных работах, могут найтись более подходящие люди. Стоит ли об этом беспокоиться, раз все идет гладко? Поскорее бы только подобрать кандидатов. Вот и получилось, что кто-то предложил Варгу, потому что Варга предложил его.
Председатель Андраш Рац во имя демократии ни во что не вмешивался: пусть не говорят, что он использует свое положение и сам назначает людей. Пускай народ решает. А Иштван Балог, вся политическая практика которого заключалась в том, что его во время хортизма несколько раз избивали жандармы, когда он поднимал голос против своих угнетателей-хозяев, — только тщательно следил за записью, стараясь не пропустить ни одной фамилии.
Теперь дело пошло быстрее, и в число тридцати членов комитета попал и Шули Киш Варга.
Те, кто его выдвинул, ничего не потеряли, а, наоборот, даже выиграли — он умел быть везде полезным. К сожалению, он не мог составлять списки, так как давно забыл о назначении больших и маленьких букв и путал в графах возраст и количество детей с количеством хольдов, но ему и без того хватало работы.
Во время собраний Шули следил за тем, чтобы не было толчеи у дверей, и то и дело орал, перекрывая общий гул: «Прошу соблюдать тишину, тут не кабак!» Или: «Спрячьте трубки, здесь и так можно задохнуться!» — А когда кто-нибудь возражал: «Ты же сам куришь!» — он поднимал трубку вверх: «Глядите — она не горит, я ее только сосу, а это никому не мешает».
И если у работников комитета с непривычки руки отказывались писать или весь вечер без перерыва шло совещание по поводу раздела земли, Янош Варга всегда был готов сбегать в корчму и принести что-нибудь промочить горло.