Пала Наталья на колени:
--. Помилосердствуй, дай тогда отсушки какой ни есть, отврати меня от этой сухоты! Правдиво твое слово, а от него пуще прежнего сердце болит, в Обимур броситься впору!
Поднял ее колдун:
-- Не плачь, милая. Нету у меня нынче такой травы. При-ходи после Иванова дня, помогу твоему горю, освобожу душеньку-страдалицу. Теперь же ступай домой. Не то к Ульяне сходи, ворожейке, что у истока Обимура живет. А меня прости...
Девушка как во сне пошла из избы, и долго, долго бродила меж стен тишина. Уже когда темноту к себе в гости позвала, вымолвил Михаила:
-- Засвети лучинку, Егорушка.
Слабый огонек задрожал в светце. Что-то трещит лучина, дрожит и мечет искры -- не к дождю, не к ненастью ли?
-- Ох, тяжко мне, сынок! -- простонал колдун.-- В кои-то веки человек с добром ко мне пришел, а я отпустил его горе мыкати.
-- Что ж ты не дал ей какой-нибудь присушки, батюшка?
-- Молод еще ты, Егор, сердце у тебя неученое. Я-то с травами множество лет дружен. Каждой голос слышу, каждой взор ловлю. Верю я в их силу чудодейную, как в свой зрак, однако знаю: никакой травой из сердца не вынешь -- ив сердце не вложишь. Нет таких трав, чтоб изменить чужой нрав! И судьбы не изменишь, Егорушка. Знаешь, как народ судил: кто с дерева убился? -бортник; кто утонул? -- рыболов; в поле лежит -- служивый человек... У каждого, стало быть, своя дорога на земле, своя звезда в небе.
-- Звезда! -- эхом откликнулся Егор, и в это время на крылечке вновь зазвучали осторожные шаги. Не успел он спросить колдуна, кто же такая Ульяна!
-- Что это нынче к нам, словно в храм Божий, народ повалил? -воскликнул Михаила.
Егор тоже дивился: да уж, сколько живет он здесь, никого, кроме филина, да волков, да Лешего, окрест не видывал, а тут сразу два гостя рода человеческого! Он знал, что люд посельский полагал Михаилу злым колдуном и боялся его так, что лишь самая крайняя беда могла привести к нему. Егор и сам, коли насмелился, попросил бы у Михаилы какого ни на есть зелья, чтобы память свою пробудить. Кикиморка или нет, а растет и впрямь не по дням, а по часам, за месяц вымахал что твой двадцатилетний, и чем больше становится, тем сильнее болит головушка, туманит тоска по чему-то давно и накрепко забытому... Забыто, а крушит сердце!
Между тем колдун зажег еще лучину, в избе посветлело, и Егор замер в своем углу. В дверях показался невысокого роста мужичок, худой, чернявый, с быстрыми, блестящими глазами. Знахарь Ерема! Колдун молча смотрел на него, но Егор чуял, что они испытывают равное отвращение к гостю.
-- Здоров будь, Михаила! -- заискивающе молвил Ерема и невольно вздрогнул при виде Егора:-- Жилец у тебя?
-- Родня, -- буркнул колдун.-- Ты поди думал, один волк лесной мне сродник, ан нет.
-- Ладный молодец! А где же кикиморка? -- При этих словах гость быстро перекрестился.
-- Сгинула кикиморка. Нету ее.
-- Как так сгинула? -- растерялся быстроглазый.-- Почему? Я же сам ее тебе принес!
-- Надо было себе и оставить, коли так надобна. Ну, говори, зачем пришел?
Ерема протянул хозяину узелок:
-- Прими хлебушка свежего, холста беленого.
-- За что платишь? Аль от щедростей душевных решил поддержать живота моего? -- насмешливо спросил Михаила.
-- За помощью пришел,-- послышался смиренный шепоток.
-- Ну?..
-- Скоро Купала,
-- Поболе месяца еще до того дня.
-- Чья пташка раньше проснулась, та и корму скорее нашла. Нижайшая к тебе просьба: как пойдешь в Иванову ночь травы брать, меня с собой взял бы!
-- Иль сам неучен? Слышал, пользуешь хворости зельями.
-- У всякой пташки свои замашки. Да и не в лечбе дело. Вот скажу тебе, что со мной о прошлый год приключилось, в немногое время после, того, как видение огненное над Семижоновкой пронеслось.
Егор прислушался.
-- В ту ночь, Купальскую, очарованную, пошел я в лес...
-- А, царь-цвет покою не давал? -- перебил колдун.
-- Пошто насмехаешься? Сам на Купалу по лесу шастаешь! Иль тебе злат-цвет папоротника ни к чему?
-- На Купалу всякий цвет -- злат, надо лишь смотреть да брать умеючи.
-- То-то и оно,-- не поперечился Ерема.-- За наукой и пришел. Однако слушай далее... На того на Купалу взял я Евангелие, взял ряднинку и пришел в лес, на полянку, где раньше кочедыжник приглядел. Три круга очертил возле него, разостлал свою ряднинку -- и ну молитвы читать! Тут и полночь. Гляжу -- из неба луч синь ударил. Все блестит, все гремит, громовой голос на чужом языке вещает... Не до папоротника, страх лютый обуял! Схватился -- да прочь. Бежал, бежал, вдруг слышу: догоняет меня кто-то. Оглянулся: не то мужик, не то баба во всем сером летит прямо на меня, будто огромная сова! Налетело -и повалился я без памяти. Очухался -- нет ничего.
Сердце Егора отчего-то вдруг неистово заколотилось. Словно бы вспомнил он что-то... или зазвучал далеко голос родной... Нет. Почудилось.
-- Иль не знал, Ерема, что нельзя оглядываться в такую ночь? -- хмыкнул колдун.
-- Знал, да страх одолел! Вот почему и прошу тебя на сей раз подмогу оказать. Тебе былие травяное послушно, тебе зачуранья против нездешней силы ведомы.
-- С чего взял? -- резко спросил колдун.
-- Не горюй, Михаила, не выдам я тебя. Ни словечка не вымолвлю, что оборотень ты, волкодлак, что дружен с Лешим, что кикиморку, порождение Змея Огненного, ты прикормил-взрастил...-- И он прожег взглядом угол, где таился Егор.
-- Следил, значит? -- пуще прежнего нахмурился колдун.
-- А что же делать? -- развел руками Ерема.
-- Как же я тебя не приметил? Как товарищи мои верные твоего духу не учуяли?
-- Мертвой рукой и не таких обведешь!
-- Не тошно ли с мертвечиной возиться, жир вонючий топить, свечки из него лить? -- глухо спросил колдун.
-- Смекаю, что в том котле, где смола с отваром злых трав перемашана, тошнее того кипеть будет,-- загадочно ответил знахарь.
Колдун еще ниже наклонил голову:
-- Ведьмак ты, Ерема. Меня лиходеем народ кличет, ан нет: из нас двоих ты лиходейнее.
-- Сам же сказывал, что я от хворей-болестей пользую, стало быть, добро несу.
-- Руки твои нечистые -- и добро твое грязное.
-- А болящему не все едино?
-- Ну, в тот миг, когда лихоманка его бьет, может, и едино. А душа-то его твоим злом уже отравлена. Слаб человек, не ведает, что слабость его .не в добро, а в зло уводит.
-- По-твоему, помереть лучше, чем от меня исцеление принять? -- Черные глаза Еремы вспыхнули лукавым огнем.-- Ты это хворому скажи... А мне помоги жар-цвет взять!
-- Жар-цвет...-- повторил колдун, и Егору почудилось, будто голос его засиял, засветился золотисто.-- В глухую полночь на кусте папоротника покажется цветочная почка. То мерцает она, словно дальняя звезда, то колышется, будто речная волна ее баюкает, то резвой пташкой прыгает. Берегут свою дорогую траву лесные чудодеи от взора человечьего. Она силу дает видеть и под землей, и под водой, и в заоблачных высях, и в глубинах человеческих душ; с цветом тем в руках невидимкой сделаться можно, клады сокровенные увидать: коли где есть клад, засверкает цветок и упадет прямо на сокровища...
Ерема так и взвыл.
-- Одна беда, -- тихо, словно во сне, продолжал колдун.-- Неразборчив цветок златоогненный. В.чьи бы руки ни попал, всякому власть дает над миром чудес. Посуди сам, Ерема, могу ль в твои руки царь-цвет передать? Душа твоя мне темна. Я ведь и сам его не беру, хоть, может, властен над нечистью и доверчива она ко мне.
-- Ну и глупец! -- взвизгнул Ерема.
От визга его задрожала лучина, и тени загуляли-заиграли на потолке. Кругом пошла голова Егора, пал он спиной на стену...
Смешалась игра огней и света... одела Ерему и Михаилу одеждами невиданными, и еще кто-то оказался с ними, да не в избушке неказистой, а в палатах каменных. Сияли кое-где светильники по стенам, звучал непонятный, рвущий душу разговор...