– Не знаю. В самом деле, не могу сказать вот так с ходу, что я могла б оставить. То есть, наверное, это же не рассудочный выбор - вот это мне пока пригодится, а это ладно, забирайте, это что-то, что происходит само, да? Ну, откуда мне знать, что во мне произошло бы там. Но точно не отказаться от поиска, это определённо. За эти месяцы у меня была возможность много подумать-поанализировать… В смысле, возможностей-то как раз мало было, обстановка редко располагала к философии, но если это всё же случалось… При всех сложностях, которые я прекрасно осознаю - я всё ещё уверена, я хочу дойти до конца, я хочу знать. Знаешь, мой папка – я скучаю по нему иногда, очень сильно… Он любил меня. Если б у бреммейров были именно более привычные нам патронимы, это было б конфузом на самом деле. Мой папа не проявил во мне каких-либо своих сильных черт, он не был воином. Да и политиком… Мне кажется, в политику он скорее… играл, слишком ко многому относился наплевательски, и именно это, кажется, делало нашу семью крепкой. Он мог опоздать на заседание и объяснить это тем, что клёв уж очень уж хороший был, или что у него собака как раз ощенилась… И не дай бог ему б кто-то сказал, мол, нашёл важную причину! Как-то раз сказал Джефферсону, секретарю министерства культуры, что Джемма, наша собака, по его мнению, в его кресле принесла бы больше пользы. Это бы ничего, если б он это не с трибуны сказал… А, собаки это вообще тема отдельная… Гелен, да и Аминтанир, часто расспрашивали меня о родителях, так вот, я им рассказывала. Ехали они как-то… дай бог памяти, куда ж… На какое-то заседание, всея правительства континента… Как полагается, колонна машин, электромобили сопровождения, мигалки… Так вот, один из электромобилистов сбил собаку. Не насмерть, в смысле, собака крупная, полукровок ретривера. Бедро только сломала. Так он остановил кортеж, уволил того электромобилиста и развернул процессию в сторону ветклиники. В общем, газеты после этого месяц, что ли, не затыкались, видеофон у нас дома тоже… А у Джеммы так появился супруг. Скажи, какой нормальный политик так поступил бы? Он ничерта не понимал в том, что кому можно говорить, что нельзя. А может, и понимал, но ему плевать было. Мама как-то сказала, что из политиков прошлого он напоминает русского Хрущёва, разве что – не лысый… Они прекрасно понимали друг друга, по-моему, всегда. И даже ругались как-то… удивительно слаженно. В общем, знаешь, мне иногда даже… не то чтоб стыдно, но я чувствую, что очень сложно б было объяснить кому-то, чего же я ищу… зачем… ну, то есть, что меня не устраивает… Я стала именно такой, какая я есть, именно потому, что выросла в этой семье, потому что мои родители оба с юных лет умели чудить и многое мне спускали, я привыкла к вседозволенности… Я не боялась давать отпор, потому что ещё в двенадцать лет, когда одноклассницы-нормалки, недовольные тем, что я учусь с ними, начали провоцировать меня на конфликт, папа просто сказал: «Да дай им в глаз, и все дела». Я не боялась лезть в авантюры, потому что мама говорила: «Дочь, не бойся браться за то, чего не умеешь, помни, Ноев ковчег построен любителем, профессионалы строили “Титаник”.» Я – вполне их дитя, я этим довольна… Не знаю… может быть, есть что-то ещё. А может быть, опять же это моё… ещё ярче, чем у мамы, выраженное – лезть туда, где страшно. Я выросла в этой семье безбожницей, но это лучше, чем, может быть, если б у меня была та же религия, что у Виктора в начале нашего знакомства…
Андрес молчал, блестел болотными огнями в зелёных глазах, слушал.
– В некотором роде, наверное, с зажимом я рассталась ещё и как с последними колебаниями. Это ведь не только память и связь… Это некое в то же время напоминание, предостережение – не лезь, не ищи от добра добра… тем более когда знаешь, какое оно добро… Но когда мы умными-то были? Может быть, детское какое-то… неверие, что он может быть… ну, что в нём совсем ничего хорошего… Как же – он ведь мой, мой!.. Хотя думала – ведь и Виктор, наверное, во время своих партзаданий, мог кому-нибудь так нечаянно кого-то сделать… Это ничего не значит, глупости…
Золотистая жидкость снова сравнялась в чашках, замерцала, отражая едва уловимое мерцание лампы.
– Смерть, говорят, обнуляет счета. На самом деле - отнюдь не всегда, но в случае Виктора - пожалуй, да. Если говорить о том, кто как мог бы умереть - насчёт Виктора я чувствовал, что мы его живым не довезём. Что смерть - лучший способ уйти… Тут не в трусости дело, а в логике жизненного пути.
– За Виктора, да. Лично мой счёт к нему закрыт. Он спас Аминтанира… Это, конечно, не извиняет того, что он сделал, но это искупает. Надеюсь, и всё то, что мы сделали для Бримы и Арнасии, искупает всё то, что испытали наши близкие за эти полгода…
На следующий день с космодрома в Тузаноре стартовал транспортник «Ладонь Валерии», направляющийся к миру Моради, а ещё через день радары военной базы «Энш» на Лири – одной из лун Минбара – первыми поймали сигнал «Белой звезды-44», уже полгода считавшейся пропавшей без вести…
========== Часть 6. СЕЙХТШИ. Гл. 2. Хрустальное эхо ==========
Гл. 2 Хрустальное эхо
Вероятно, прибудь «Белая звезда-44» на Минбар чуть более месяца ранее – это было бы самым значительным событием в общественной жизни этого мира. И может быть, прибудь она чуть более месяца позже – это тоже было бы так. Но судьбе было угодно распорядиться так, выбрать именно это время. Когда они спускались по трапу, когда Виргиния бросила только первый взгляд на толпу встречающих – здесь не было её матери, но она уже и не ожидала её здесь увидеть, слишком много времени прошло, чтобы, даже с упрямством Кэролин Ханниривер, продолжать верить и ждать – она почувствовала это. Словно, кроме всех этих людей и минбарцев, и, кажется, представителей ещё каких-то рас – она не обратила внимания – на взлётной полосе присутствовал кто-то ещё, кто-то безмерно огромный, кто-то, представляющий собой персонификацию скорби, некий мифический ангел смерти, распростёрший серые, как непогода, крылья над всем космодромом, над всем городом, над всем миром. Не нужно было прилагать усилий, чтобы почувствовать это – то самое, что дрожало в голосах рейнджеров и военных, с которыми они говорили по вновь ожившей связи, что пульсировало в мыслях каждого. Столь немыслимое, столь осязаемое, не личная потеря – потеря для всех…
На Земле немыслимо было подобное – в дне сегодняшнем, не в каком-то легендарном переложении. Так, должно быть, отправляли в последний скорбный путь ладью с телом великого героя, полководца, короля в древних балладах, так, может быть, коммунисты прощались с Лениным или Фиделем. Больше, чем человек, больше, чем занимаемая им должность. Он был для них оплотом, был духом эпохи…
Она узнала среди встречающих Деленн – собственно, не узнать бы не могла, Деленн такая одна… Она не слышала, о чём она говорит с Ли и Шу’Далом, что говорит ей подошедшая Далва… Андрес и И стояли рядом. Всего трое их, телепатов, вернулись из этого путешествия живыми…
«Словно попали на похороны. Словно… как в сказках, где герой ненадолго зашёл в гости к гномам, выпил с ними чарочку-другую, приятно посидел за весёлой байкой… А когда вернулся – оказалось, что миновало сто лет, и вся его семья тлеет на погосте, и сквозь прохудившуюся крышу обветшалого дома прорастает бурьян… Всё не так, конечно, но ощущение похоже. Тот же вопрос – зачем же, с каким же смыслом я вернулся?»