– Да. И простите, не собираюсь в этом каяться, даже если вы снова подкоптите мне мозг. В моей, земной системе ценностей красивый человек не становится запятнан чьими-то мыслями о том, как здорово б было прикоснуться к его коже, увидеть то, что скрыто под одеждой… Это нормально для меня. Я допускаю, что это не нормально для вас, что вам совсем не легче от того, что не только вам, но и мне пришли такие мысли… Вообще, они уже пришли, это факт. Не о чем жалеть.
– Мысль не равна действию, но мысль есть корень, из которого произрастают действия. Посему каковы наши мысли, таковы…
Андрес неловко обхватил минбарца за плечо, притянул к себе и впился губами в его губы.
– Всё-таки, я люблю рисковать.
Алион почувствовал, словно весь он – все его чувства, все нервные окончания - собрались в том месте, малом участке его тела, к которому прикасался землянин. Даже биение сердца, словно пульс сейчас разорвет кожу, и ощущение, словно кожа под пальцами человека горит огнем.
– Не могу сказать, что… Но я рискнул рассудком, своим и вашим, и какой бы путь мы ни избрали теперь… Это путь во мраке, без путеводной звезды…
Андрес медленно, осторожно поглаживал запястье минбарца – кожа светлее, прохладнее, чем земная, но под ней чувствуется бешеное биение скрытого огня. Широкие рукава жреческого одеяния легко пропускали движение пальцев по безволосой руке выше.
– Честно, я не вижу во всём этом никакого мрака.
Алион закрыл глаза, в попытке удержаться в этом странном, новом, кружащемся мире, скользнул ладонью по щеке человека, потом обвил рукой его шею. И, словно в каком-то не самом пристойном сне, робость Алиона потихоньку сменялась смелостью в движениях. Он отстраненно подумал, какое же холодное его тело, или, может, это тело человека пышет жаром, обжигая кожу, обжигая сердце, порождая, пробуждая в нём такой же невозможный, неистовый жар. Как теперь обо всём этом думать (а как можно не думать?) - неужели это имеет какое-то отношение к судьбе, неужели к этому странному повороту вела прямая дорога его двадцати шести лет, его трудов, достижений, надежд, успехов? Но разве это его выбор, его прихоть - этот поворот…
Рука Андреса переместилась на затылок Алиона, скользнула по рельефу костяного гребня. Так они стояли некоторое время, прижавшись лбами.
– Возможно, для вашего спокойствия и было б лучше, если б я помог вам убедить себя, что ничего этого нет, что-то придумал… Но я не люблю врать. Не в таких вещах точно. Меня даже инстинкт самосохранения не останавливает, как видите…
Алион чуть отстранился, глядя в глаза землянину неотрывно, гипнотически.
– Вы сказали, что я неправильно представил ваше тело, что вы вовсе не такой… Я хотел бы увидеть, какой вы на самом деле.
Андрес запрокинул голову, беззвучно усмехаясь.
– Что ж, вы, по крайней мере, можете исправлять то, что представили, вы это смогли, ведь у вас была опора в смысле картин, фильмов, в нашей культуре всё же много обнажённого тела… А мне вот, увы, не удалось, хотя на воображение до сих пор не жаловался. Вы ж вообще редко раздеваетесь, даже спите в одежде. Когда я был подростком, я знал о минбарцах очень мало, слышал кучу разных слухов и вымыслов… Например, что вы холоднокровные, как рыбы. Знаете, это просто взрывало мозг…
– В нашей литературе… военных лет… было очень много сравнений землян с животными. Это оставило много… ненависти, отвращения, укоренившихся надолго, пропитавших плоть и кровь. Но не всем… И плоть и кровь, как и дух, очищаются. Мы все становимся лучше, выше, когда можем взглянуть на другого, отличного от нас, как на самого себя.
– Что ж, если это… нельзя никак увязать с вашим ожиданием самой главной встречи, сделать таким авансом в будущее, то наверное, сейчас… вы нашли не хуже смысл.
– Наши миры давно не враги, Андрес. Мы с вами никогда не были врагами. Это только вопрос эстетики… наш общий страх. Увидеть эту чуждость в другом, увидеть её в глазах другого…
Андрес закусил губу, чувствуя, как его охватывает совершенно неописуемый, немыслимый восторг от того, что он делает, лихорадочно выпутывая пуговицы из петель, стягивая рубашку с плохо слушающегося его тела, чувствуя, как режет подушечки пальцев собачка непокорной молнии на брюках. Оставшись совершенно голым, он оперся о столешницу обеими руками, чувствуя кожей и ослепительно яркий свет лампы, и скользящий по нему взгляд Алиона. Никогда прежде он, конечно, не раздевался для того, чтоб на него вот так смотрели, изучая, и подумать, следовательно, не мог, что ему это может нравиться - быть объектом изучения, чувствовать себя таким уязвимым, беззащитным…
– Вы очень красивы, - Алион, некоторое время стоявший на расстоянии полутора метров, сделал шаг вперёд, - да и вы знаете это, вы только думали, что это та красота, которая не может нравиться мне, что мне нужно нечто более… совершенное. Благодаря нашим разговорам о самоконтроле, о дисциплине сознания, мыслей вы считаете нас помешанными на совершенстве. Но разве это противоречит… У вас очень сильное, развитое тело. Это считается красивым и у вас, и у нас. Ваше тело… вполне похоже на ваше сознание. Я нахожу это восхитительным.
Андрес шумно сглотнул, почувствовав прикосновение прохладных, твёрдых пальцев к груди.
– Вы называете нас холоднокровными, иногда - ледяными, хотя это совершенно не так. Иногда сравниваете с камнем, иногда - с ангелами. Не подразумевая восхищения, скорее со страхом, в значении чуждости человеческой слабости и даже презрения к ней. Вы сильный не меньше. Просто у нас с вами разная сила…
Ладонь минбарца медленно скользила по телу, тонкие пальцы ощупывали белёсые шрамы (происхождение не всех из них Андрес сейчас вспомнил бы, это было, сейчас казалось, так давно, в другой жизни), перебирали короткие завитки волос.
– Или, может быть, вы, как часто это бывает с землянами, стыдитесь вида своих гениталий?
– Ну, вообще-то им и не положено быть красивыми. То есть… в теле человека хватает мест, куда больше относящихся к эстетике, а этому вот быть красивым и не обязательно, у этого есть вполне практическое назначение, и…
– Но вы почему-то уверены, что у меня это всё красиво. Вы странно относитесь к себе… Вы говорили, до сих пор многие земляне стыдятся обнажаться, предпочитая заниматься сексом без света, накрытые покрывалами… Вы так удивились, когда я сказал, что у нас не принято гасить свет. Это так не сочетается с вашим представлением о том, что мы стыдимся физиологии ещё больше, чем вы. Как видите, у нас просто несколько иначе… У вас в противовес стыду и этой… зажатости появилась порнография, и то, что вы называете раскрепощённостью, когда люди испытывают наслаждение от того, что их обнажённым телом любуются, и стремятся стать… идеальными в плане сексуальности. Оттого, что в норме считается, как вы сейчас сказали, что человек красив лишь фрагментарно…
Андрес облизнул пересохшие губы, чувствуя, как всё внутри болезненно и сладко сжалось, когда с плеч Алиона соскользнула расшитая мантия, когда его пальцы взялись за завязки туники.
– И вы считаете, - он как зачарованный следил, как освобождается от ткани стройное, гибкое, изящное тело - словно рождается из мрамора статуя… - что то, чего вы не можете понять в нас, к примеру, влечение к людям своего пола - это тоже такой вызов этому… закрепощению сексуальности?
– Не знаю. Я надеялся, что вместе мы найдём этот ответ, - Алион переступил через ворох ткани, оказавшись к землянину вплотную.
Ослепительно. Правильно, наверное, назвать это - ослепительным. Андрес, смеясь над предательской дрожью своих рук, коснулся голых предплечий Алиона, и дёрнулся, словно обжёгся. Сравнение с Пигмалионом, конечно, выглядит донельзя глупо…
– Как вы правы всё же. Я действительно нахожу, что у вас… красиво всё. Наверное, это очень разумно и правильно, что вы всё время в одежде - глаз к такой красоте просто не готов.
Алион улыбнулся.
– Ваше сравнение со статуей… очень печально, и интересно. Я читал эту легенду, когда изучал земную культуру. Мы много беседовали об этом с учителем… Многим кажется, что история эта печальная, трагичная. Ведь неправильно любить мёртвый мрамор вместо живого человека… Но она и о другом. Тот человек создал идеальную женщину, воплотил образ, прежде родившийся в его голове. Порождение его разума, концентрацию его мысли, исканий его души. Он полюбил… себя самого. Многим людям не дано и этого.