Разумеется, сообщение, что отец его теперь император, а сам он - будущий наследник престола, должно было разделить жизнь малолетнего Диуса на до и после, однако по факту в этой жизни мало что поменялось. В дворцовую жизнь они с матерью были не очень вхожи - новоиспечённый император смотрел на свой статус иначе, чем тот же Турхан, и семейное положение воспринимал не то чтоб как помеху (мешать ему вообще мало что могло), но как нечто совершенно ему не интересное. Что, впрочем, не особо скандализировало общественность - отдельные дворцы для императриц были нормальной практикой всегда, в этом смысле вся аристократия жила по единым законам. На то же, что императрица и наследник присутствуют не во всех полагающихся церемониалах, а лишь по прихоти вседержителя, уже никто не обращал внимания за всеми прочими прелестными событиями и тенденциями. Да, период правления незабываемого Картажье был, конечно, недостаточным для того, чтоб осознать себя принцем и проникнуться этим статусом, зато для этого более чем хватило всего времени после…
Амина спускалась к реке своей любимой тропинкой – мимо цветущих кустов шиповника. Шиповник был обыкновенный, земной, завезён и высажен первым набором эйякьянских рейнджеров, удивительно прижился и разросся, и сейчас цвёл и благоухал вовсю. Рановато, по сравнению с Землёй, но здесь климат другой…
Река в лунном сиянии тихо несла свои воды, из зарослей травы слышался стрёкот насекомых. На утёсе на противоположном берегу трепетало сияние над могилой Дарона, одного из великих учителей анлашок, обучавшего Рикардо и ещё нескольких учителей Эйякьяна. Уже спустившись, Амина услышала тихие всплески – кто-то умело грёб к берегу. Подойдя к своим любимым камням почти у самой воды, Амина узнала в стоящей по пояс в воде фигуре Тжи’Тена.
– Ой…
– Извини, я тоже люблю искупаться ночью. И да, кстати, если не хочешь, чтоб я простоял так всё то время, что ты на берегу – кинь мне, пожалуйста, свой халат.
Амина покраснела, сообразив, что нарны – одна из тех рас, у кого принято купаться полностью обнажёнными.
– Ночью здесь особенно волшебно… Мне не спалось, я решила придти сюда, просто посидеть, разобраться со своими мыслями.
– Сожалею, что помешал.
– Ты никогда не мешал мне, Тжи’Тен.
Взявшись за руки, они отошли за камни, сели на траве.
– Радостные или грустные мысли привели тебя сюда, Амина? Что-то беспокоит тебя?
– Сложно сказать… Может быть, всё сразу. Я увидела тебя после долгой разлуки – и онемела от радости. И эта радость затмевает грусть от того, что встреча эта ненадолго, что скоро ты улетишь вновь… Но всё же я не могу не думать об этом. Просто думать, никакого протеста во мне нет, я счастлива за тебя, за твои успехи, и мне лишь немного досадно, что я в это время отсиживаюсь здесь.
Нарн обнял девушку со спины, легонько прислонился щекой к её волосам.
– Ты нужна здесь. Конечно, пока ты не налетаешь достаточно часов, не поучаствуешь в нескольких операциях – звание учителя тебе не присвоят… Но благодаря тому, что ты делаешь здесь, мы уже знаем, что однажды славу Эйякьяна увеличит и зет Амина.
– Тжи’Тен…
– Я серьёзно. Твои успехи, твои способности не могли остаться незамеченными. Ты хороший пример для новичков и хорошая помощница для учителей. Я бы не хотел, чтоб ты думала, что жизнь проходит мимо тебя, что тебя заставляют отсиживаться в тылу.
– Поверь, я и не считаю так. Я там, где мне велено быть, где нужно.
– Вот это – самая восхитительная в тебе черта… Многим юным воинам приходится объяснять, что задания могут показаться не только трудными, но и скучными, героизм повседневности им долго остаётся неведомым. Ты же, наверное, восприняла бы с энтузиазмом, даже если б тебе велели целыми днями штамповать конверты, следить за свечами в храме или пересчитать все песчинки на этом берегу и потом сложить их, как было.
Девушка благодарно стиснула его руки.
– Я действительно восхищаюсь этим, Амина. Я вырабатывал в себе качества, необходимые анлашок, долго. Ты превзошла меня в этом. Ты думала, что училась у меня – но на самом деле я учился у тебя.
– Тжи’Тен, милый мой, моё солнце…
Нарн сплёл пальцы с пальцами девушки.
– Нет ничего прекраснее, чем когда учишься друг у друга. Я поражён той силой, что ты явила мне, силой хрупкого и прекрасного создания. И я был в шоке, когда узнал, что и у тебя ко мне… нечто большее, чем… Я надеялся быть тебе другом и опорой, твоим рыцарем – хоть и недостойно говорить так применительно к тому, кто воин не хуже, чем ты сам… Я получил больше, чем мог надеяться. Право возвращаться к тебе.
Девушка откинулась на его грудь, запрокинув голову. Тихо несла свои воды река, серебряная в лунном свете, вторая луна едва виднелась над горизонтом, молчали прибрежные кусты, и так нежен, так тонок был аромат цветов. Такие ясные, такие тёплые звёзды сияли над головой – казалось, вся любовь вселенной льётся сейчас с небес.
– Пусть наша встреча будет сколь угодно короткой – ты умеешь дарить счастье каждой минутой. Я до сих пор не могу до конца поверить в это счастье, мне кажется, что это прекрасный сон, который однажды кончится… Может, поэтому мной владеет эта неясная тревога, но мне снились странные сны… Мы, центавриане, верим, что в снах нам открывается будущее. Я чувствую, что-то ждёт нас… какое-то испытание. Что-то зреет.
– Всегда что-то, да зреет, что будет однажды нашей работой. Не тревожься, Амина, путь наш ясен, озарён звёздами.
– Я знаю, Тжи‘Тен. Я лишь о том молюсь, чтоб быть готовой, чтоб справиться… Ты знаешь, я много думала о том, что меня оставили здесь из-за способности к языкам. Раньше центаврианский входил во все учебные программы, что естественно – центавриане долго господствовали в космосе, вся техническая документация и все переговоры велись на нём… Но после того, как единым дипломатическим стал земной язык, часы, конечно, сократили. После изоляции Центавра и подавно. И вот для чего мне, единственной центаврианке во всём анлашок, было вести углубленное изучение центаврианского? Но не моё дело рассуждать, моё дело исполнять. Вот теперь многое становится понятным…