Интересно, во всех ли языках образ огня используется для описания страсти, любви, ярости, ненависти? Это может не нравиться, но и с нарнами, и с землянами они в этом точно едины. Иначе, видимо, у минбарцев. Почему-то неизбежно думается об этом, глядя на ровное сияние свечей и кристаллов, на фиолетовое пламя печи. Где найти сердце для такой любви - как разноцветное пламя, переливающееся в прозрачном, как стекло, камне, как огонь, пылающий среди снегов, скрытый под сводами ледяных домов? Любви, которая делает навеки раненным и навеки счастливым одним тем, что она такая. Любви, которая живёт как равная среди звёзд, огонь, но огонь не хаоса и смерти, а творения…
- Диус, Диус, что с вами? - из темноты проступило взволнованное лицо Дэвида.
- А? я говорил вслух?
Кажется, у минбарцев это считается тревожным, когда кто-то говорит во сне. Но разве он спал?
- Не только это. Вы… ведь говорили по-нарнски. Я разобрал только несколько знакомых мне слов, но это совершенно точно нарнский. Разве вы знаете…
- Дэвид, прошу, давайте выйдем на улицу. Хотя бы ненадолго… Возможно, здесь просто душновато…
Возможно, воздух становится плотным от мыслей, думал он, когда они пробирались тёмными шлюзовыми коридорами. Хорошо, что в общей, кроме них, спал только Дамир, и его они, кажется, не разбудили… Но спит ли Андо, и спит ли кто-нибудь там, в других комнатах? Остаётся надеяться, если слышат сейчас - то слышат и пожелание не выходить, не останавливать, не лезть…
Морозная свежесть после сонной теплоты дома перехватила дыхание, в нервы впились тысячи иголочек огней - звёзд над головой и сверкающих в сугробах снежинок, разбегаясь разрядами странного пьянящего восторга.
- Кто б мог подумать, что мне так понравится снег. Здесь должно быть страшно, наверное - ночь, снег, снег, снег, и кажется, что ни единой живой души на тысячи километров вокруг. А мне почему-то хорошо.
- Я рад, что вам лучше, но… не простудитесь. Если я правильно понял, вы хотели сказать это без свидетелей, однако…
Винтари накинул капюшон, но ветер скинул его снова.
- Свидетели всё равно не так уж далеко. А уйти дальше от человеческого жилья было б слишком большим безрассудством, я это всё-таки понимаю. И это не потому, что они мне неприятны или я стыжусь… Меня просто очаровывает новое… А холод помогает привести в порядок мысли. Забавная штука - память, Дэвид. Можно не помнить чего-то долгие годы, не забывая специально, а скорее перестав осознавать, держать перед собой. А потом вдруг вспомнить, как будто оно затлело от находящегося рядом огня или раскалённого предмета, и вспыхнуло. Конечно, неправильно сказать, что я знаю нарнский. Как и вы, я могу назвать значения только некоторых слов. Я понимаю смысл только в общем целых фраз, и не уверен, что смогу объяснить их грамотно, а тем более - составить какую-то новую фразу. В конце концов, это было совсем недолго в детстве, а после мне никогда не приходилось к этому возвращаться…
- В детстве?
- Ну конечно, Дэвид! Может быть, вы забыли, что я с семилетнего возраста ношу титул наследного принца? Возвышение моего отца и эта война, всё это было довольно одновременно. В тот год Центавр наводнили пленные нарны, не всех их сжигали вместе с домами, знать была практична и желала рабов… Было б странно, если б в нашем доме их не было. Если угодно, нормы этикета требовали, чтобы отец сделал матери такой подарок. Не знаю, сколько их было всего, моя память хранит смутные образы только нескольких. Но вряд ли их было так уж мало, это было б… не по-императорски. И кажется, кроме отца дарил кто-то ещё…
- Если это болезненные воспоминания, то может быть, не стоит?
- Нет, болезненного нет, скорее мне трудно подобрать слова - я никогда не говорил об этом…
Они сели на ледяную ступень, благо, пуховики защищали от холода.
- Говорю ведь, память - забавная штука. Я был недостаточно мал, чтобы забыть естественным порядком вещей, и никто специально не заставлял меня забыть. Разве что, вся последующая жизнь… такая разная и противоречивая… Знаете, после встречи с Тжи’Теном и Ше’Ланом я размышлял - если б прежде кто-то спросил меня, ненавижу ли я нарнов, я б не задумываясь ответил, что да, но если б меня спросили, как я ОТНОШУСЬ к нарнам - хороший вопрос, что я ответил бы. Взрослый центаврианин лжёт как дышит, есть такие общие светские формулы, которые повторяются без осознания, резонирование на среду. На самом деле я никогда не ненавидел, просто некому было учить меня этой ненависти. Отец был слишком занят, и вообще он был недолго, а мать… ну, у неё тоже хватало других дел, чтоб меня чему-то учить. Да, надо отдать должное матери, она не была чудовищем. Она была холодна и выдержанна в той же мере, в какой горяч и необуздан был отец, и хотя её холодность отравила моё детство куда больше, чем взрывной темперамент отца - было в этом и хорошее. Вот эти нарнские рабы в нашем доме… Я их помню плохо главным образом потому, что с ними ничего особо не было связано. Можете смеяться, но мать не знала, что с ними делать.