– Иногда кажется, что это тоже от нелюбви к скуке, - Селестина обсосала продолговатую косточку и воткнула в песок.
– Не могу понять, то ли тебе нравится Центавр, то ли ты от него в ужасе.
– А когда как. Но в любом случае это интереснейший опыт для нас всех.
– Но жить здесь, конечно, ты не хотела бы.
– А что, кто-то предлагает? Как-никак, за редкими исключениями - ну, вроде тех, в поезде - женщины у вас несамостоятельны, не работают, не служат, то есть, единственный путь для женщины - выйти замуж. А какой же нормальный центаврианин спутается с землянкой, тем более возьмёт замуж? Нет, может быть, и есть отдельные ценители… Тоже, кстати, одно из интересных противоречий вашего мира - с одной стороны, вы любите землян за то, что они так схожи с вами, с другой - брезгуете за то, чем вы различаетесь, хоть, может быть, и не говорите этого прямо…
– Ну, в прежние времена был бы ещё такой вариант, как поступить на службу к какому-нибудь роду. Ты ведь телепатка…
– Ну, возможно, на какое-то время… это было бы интересно. Но мой дом на Минбаре. Я буду рада вернуться туда, вернуться в Ледяной город. Именно так я бы хотела - путешествовать, бывать в разных мирах, а потом возвращаться домой.
– Думаешь, не найдёшь ничего лучше, чем ледяная пустыня, с которой надо сражаться за выживание каждый день?
– А если эта борьба уже стала нашей сутью? Найти лучше-то не сложно… Центавр, например, лучше. Это ведь такое наслаждение - ходить вот так, без верхней одежды, с непокрытой головой, тем более - купаться… Я, думаю, буду купаться при малейшей возможности. Но я люблю наш дом, хоть это и кажется, наверное, странным. Там моя почва. Наверное, я не должна чувствовать на неё полное право, мы пришельцы, которых пустили из милости, и так же легко могут в этой милости отказать - но ведь мир, в котором родились мои родители, в котором родились и умерли миллионы их предков, пропитанный их священным правом - отверг их, вынудил искать другую родину. Выходит, так бывает, что у кого-то нет настоящей, несомненной родины, которой не мог бы отнять никто и никогда? Во всяком случае, я родилась и выросла на Минбаре, я имею минбарское гражданство, это единственное моё гражданство, хотя прочерк в графе «каста» это нонсенс для Минбара, при том наши документы не дублируются в земных базах, то есть, мы получаемся такими особыми людьми, которые вроде как минбарские, хотя не минбарцы…
– Получается, вы дети Валена, - улыбнулся Милиас, - минбарцы, рождённые не от минбарки и минбарца.
– Вот кое-кто, между прочим, сейчас богохульствует.
Солнце всё больше клонилось к горизонту. Селестина искупалась ещё раз, после чего переоделась снова в платье, но уходить с берега не хотелось никому. Это был, конечно, не первый закат, наблюдаемый ими на Центавре, но настолько потрясающих великолепием ещё не было. Селижани никто и никогда не пытался назвать символом Центавра, неким образцом его духа и гордости, несмотря на всё то оригинальное, что в нём было. Ну, ведь ни один император или кто-то из его жён не происходил отсюда, вот Селижани и оставался незаметной провинцией, как не особо любимое ожерелье, пусть и с настоящим алмазом, вечно лежащее в шкатулке. Но всё же он был очень центаврианским, и сама природа способствовала его блеску и гордости. Это великолепное, кажущееся бескрайним море, отделённое от океана лишь двумя узкими заострёнными косами, да вдали - едва угадывающейся в лёгкой дымке цепью островов с потухшими вулканами, сейчас они обозначились резче, вечерней синевой в лучах заката. Эта буйная зелень склонов, из которой, кажется, сами проросли широкие каменные ступени с перилами, украшенными головами сказочных существ, небольшие беседки, из которых доносились смех и пение. Здесь очень много цветов, при чём не только культурных-клумбовых, но и дикорастущих, а ведь сейчас ещё не разгар цветения. Ну и фруктовые деревья… Правда, в самом городе их немного, преимущественно в парках и по набережной, и они, так сказать, «для бедноты» - плоды на них зреют медленно и вообще мелкие, не очень вкусные, но шикарные фруктовые сады за городом, по берегам пресноводных речек, обеспечивают своим урожаем и местных жителей, и соседние регионы. Ещё одной туристической жемчужиной является дом отдыха у пресноводного озера к югу отсюда - туда приезжают послушать уникальных певчих птиц, почти не встречающихся больше нигде на Центавре. Поймать этих птиц почти невозможно, кажется, такое бывало только дважды в жизни - ну, по легенде, одна из них села на руку супруге короля Радимера, и до самой смерти прекрасной и добродетельной королевы прожила в её покоях, после чего вылетела в окно и никогда не возвращалась, но это, скорее всего, только легенда, как и сам король Радимер и королева Исиль, никаких подтверждений их существованию историки, как ни старались, не обнаружили, так что достоверных случая только два - пару таких птиц поднесли в подарок первому императору всея Центавра, эти птицы изображены на множестве полотен, более того, от них остались даже могилы - после их смерти император, в глубокой скорби, велел похоронить их с почестями в императорской усыпальнице, и одну такую птицу купил у бродячего торговца принц Киар, будущий король Южного Царства, что тоже запечатлено на множестве картин. Ещё в прежние столетия в этих краях была замечательная охота, но теперь дичь измельчала или переселилась в более труднодоступные места в горы, так что с королевскими развлечениями теперь туго.
Одни отдыхающие покидали пляж, другие напротив, приходили - вот поодаль опустилось на песок четверо с корзинами, расстелили цветастое покрывало, их смех и шуточные перепалки были хорошо слышны отсюда.
– Это… они?
Было ещё совсем не темно, и разглядеть можно было и яркие элегантные наряды - не костюмы и не платья в полной мере, нечто комбинированное, и гроздья серёжек в ушах.
– Да, это велида.
– А они выглядят стильнее, чем большинство «добропорядочных» центавриан. Я хочу познакомиться с ними!
И не дожидаясь какого-либо ответа, Селестина сорвалась с места и направилась к маленькой группе отдыхающих.
– Она как ребёнок, - улыбнулся Дэвид, - так всему восторгается, всё стремится узнать и понять…
– Это правда. Хотя всё же как-то некрасиво нам говорить так о нашей сверстнице, а?
– Тоже верно. Правильнее было б сказать, это просто было неожиданным для нас, и очень приятным, что она, такая холодная и замкнутая сперва, оказалась на деле совсем другой - живой, общительной, задорной. Хотя и от них всех, если узнать их поближе, можно ожидать… Она ведь сама много раз сказала, что эта замкнутая жизнь там делает очень жадным до всего нового…
– Тебе, кажется, не нравится, что она пошла к ним. Ты явно очень взволнован.
– Нет, я не поэтому. Мне просто неловко, что…
– Что у нас оказались такие соседи?
– О нет, нет! Только не говори о том, чтоб куда-то перейти, и не только потому, что Селестина ведь там. Я не знаю точно, как предписывает поступать ваша культура, но если вам всё равно, то я бы предпочёл остаться, наша культура не позволяет выказывать явное презрение тем, чья судьба отлична от нашей.
– Всё-таки всё ещё недостаточно мы знаем о культуре друг друга.
– Для нашей это - белое пятно. У нас нет проституции, нет нищих, и преступность у нас - большая редкость. Но минбарец, в особенности жреческой касты, не вправе отворачиваться от отверженного, выражать презрение чужим обычаям, демонстрировать превосходство…