– Как-то это… отвратительно. Он что же, просто бросил вас здесь? А остальная семья? С ними вы виделись?
– Нет, зачем? Сплавать-то туда можно, паромы ходят. Но смысл? Что я там забыл? Они теперь сами по себе, я сам по себе. Они мной тоже не интересовались, у них там своих проблем навалом. Там нет такой уж прямо родственной любви, ну, не в обычае как-то. Детей рождается много, гибнет тоже много - кто в море, кто в горах, о каждом что ли жалеть… Ой, к чему мы всё о грустном? Ты, сестра, из других мест, у вас другая жизнь, не надо вам о таком слушать. Хотя и у вас вот много такого, что сердце ранит, происходит. Но у вас-то хоть чужие семейства друг другу вредят, не собственные…
– Ну это как посмотреть, - хмыкнул голубоглазый, - отравить возлюбленную сына - это и сына, как ни крути, почти что убить. Они, конечно, иначе рассуждают, мол, он молодой и ещё забудет… Я б не забыл. Я б самих на тот свет отправил, нашёл бы способ. Потому что после этого они мне не родители. А ты, Фальн, всё в очень мрачном свете видишь и однобоко. Не может быть такого, чтоб у твоих соплеменников совсем любви друг к другу не было. Мерзко твой брат поступил, но не думаю, что все такие, как он. Общество, состоящее из одних эгоистов, не выживет просто. Конечно, нужда и страдания ожесточают многих, но многих и наоборот, делает более чуткими. Как я вот замечал, там, где нет больших денег, где нечего делить - там и чувства крепче, и проявления их сильнее. Мои отец и мать крепко друг друга любили, и нас с братьями любили, и не война эта б - всё, наверное, было б и дальше хорошо. Хоть и работали от зари до зари, но вместе ведь все, и в один дом возвращались… Больше я таких дружных семей что-то не видел, а ведь я много видел.
– Ну а мне всё-таки с богатыми легче, - возразил его ровесник, - они над каждым дукатом не трясутся, нет у них этой животной зависти к лучшей доле. Образование, культура, опять же - с ними и поговорить всегда есть о чём. Они любят широко жить, да, в удовольствии толк знают. Ты только похвалил какую-то вещь, ни о чём не помышляя, а завтра раз - и приносит её тебе.
– Будто тебе есть, с чем сравнивать, - ухмыльнулся Фальн, - у тебя небогатые-то бывают? Ты у нас переборчивый… В наружности только не переборчивый, страшные все как на подбор, хоть музей уродов у тебя на квартире открывай.
– А жалко мне их! Что им жёны-то дают, мымры холодные…
– Ну вот есть, как видишь, большой недостаток в богатой жизни - жену по любви не возьмёшь, хорошо, если хоть терпеть её сможешь.
– Ой, а прямо бедные семьи все по любви создаются! Когда о голоде речь, тут не очень-то до любви.
– Ну, может, в таких дырах так и бывает, а в больших городах… Ой, да что ж мы о всякой гадости-то? Будто нашим гостям своих проблем мало - ещё о наших слушать!
– А как мы начали-то это? А, с островной романтики. Ну так вот, нет там никакой романтики. Лучше тут вот по окрестностям погулять, виноградники посмотреть, мельницы старые, а там дальше замки красивые, правда, их два только целыми остались, от остальных по одной-две башни… О, пещеры! Про пещеры ведь слышали? Слышали наверняка, самые роскошные пещеры на всём Центавре! Говорят, они на самом деле огромны, оплетают тут всё сплошной сетью - и под городом, и много дальше. Место, правда, не так чтоб туристическое… Но незабываемое, это правда.
– Нашёл, что предлагать, - фыркнул тот, что с цветком, - что не туристическое, это мягко сказано! Сколько тут народу пропало за последние лет десять? их даже и не искали толком, потому что пещеры действительно огромны, там неделю можно блуждать и далеко не продвинуться, маршруты-то только вот по такому небольшому пятачку прописаны, потому что все нормальные люди у входа, считай, топтались. А искатели приключений уже ничего никому не расскажут…
«Пещеры! Может это быть нашей целью? Если они так далеко простираются, и у них такая слава, что отпугивает от них - могли ведь бомбу спрятать там?»
– Чушь всё! Да если б там так уж много кто пропал… да это просто невозможно, и всё. Может, какие-нибудь заезжие бездельники и заблудились пару раз, вышли в другом месте где-нибудь, а уже сразу - пропали, пропали… Не такое время сейчас, чтоб в пещерах пропадать, ты ещё придумай - в лесу заблудились. Мы с одним моим там были, между прочим, и довольно далеко зашли, но он потом устал, изнылся, пришлось вернуться. А так бы, может, точный маршрут составили, для таких с воображением, как ты.
– Значит, вы могли бы… быть нашим провожатым? Мы действительно хотели бы там побывать. Пещеры - это очень интересно! В наших краях никаких пещер нет. Не беспокойтесь, - Селестина повернулась к остальным, - мы основательно подготовимся. Запас еды, верёвки, фонари, всё по-взрослому.
– Вот не любы ж вам, молодёжи, более безопасные развлечения! То острова, то пещеры… Съездили б в самом деле сначала на виноградники, может, уже и пещеры б не интересны были…
– Боюсь, - тихо и напряжённо проговорила Селестина, и Дэвид испытал одновременно восхищение и отвращение к этому актёрскому таланту, такому изящному давлению на эмоции, - у Налани не будет другой возможности увидеть пещеры. Луга, поля, замки и мельницы она уже видела. Теперь видела и море. Мы понимаем, что это опасно. Но мы знаем кое-что об опасности, мы не робкого десятка. И может быть, мы и в самом деле составим точную карту, как знать? Это было б достойным даром Налани, лучшим способом завершить такой короткий путь.
«Так, похоже, я умираю? Меня отравили родственники моего жениха, то есть, Милиаса, и теперь мои дни сочтены… Надо, видимо, изображать это как-то. Как же противно. Неужели нельзя было придумать что-то попроще?»
«Я всё слышу! Нет, нельзя. Эти люди падки до чужого несчастья, их собственная жизнь была нелегка. К их костру может подойти любой бездельник, желающий весело провести время, а вот чтобы остаться и получить какую-то информацию - надо тронуть их сердце»
«Это безнравственно!»
«А начинять планету бомбами, вообще, нравственно? Или может, скажем прямо сейчас честно, кто мы и зачем здесь? Ну, зачем лишние сложности?»
«Не вижу, чем трагические истории помогут нам в поисках!»
– В самом деле, Паламо, имей понимание! Сестра хорошо говорит, достойно. Веселье перед лицом смерти - правильно, а бесстрашие, жажда приключений - ещё лучше. Такие истории заставляют сердце петь, трепеща от гордости. Зря глупцы говорят, что настоящий центаврианский дух угас - он жив даже в юных девушках… Жаль мне, что я не могу пойти с вами.
– Не можете?
– Увы. Завтра у меня начинаются хлопоты - квартиру меняю. Перевозить-то много всего - больше десяти лет жил, обжился. А вот поди ж ты, плату подняли, да так, что накладно оно. Хорошо вон молодым ребятам - они полегче живут, обстановку шибко не заводят, хотя шмотья-то поди тоже не меньше вагона. Да и куда мне в спелеологи, годы не те уже для таких дерзаний… Впрочем, из нас всех ведь только Фальн был там и годится на роль проводника…
– Когда вы хотите идти? Завтра? Ну, так даже лучше, долго собираться - ещё запал растратишь. Но нужно закупить необходимое, так что выдвинемся не раньше обеда. И туда идти полдня самое малое… Ну да это ничего. В пещере-то какая разница, день, ночь…
Других вариантов, собственно, и не было - остальным мешали кому работы-заботы, кому непреодолимый страх перед пещерами, и только Фальн, видимо, как самый молодой, не имел ничего против спонтанных авантюр с дальними путешествиями. Велида несколько раз переспросили новых знакомых, точно ли им есть, где остановиться, Селестина заверила, что конечно же есть - это было неправдой, но воспользоваться гостеприимством было сейчас не с руки - требовалось многое обсудить. Да и Дэвиду, если уж честно, страшновато было знакомиться с такой стороной жизни Центавра ещё ближе. Слишком много роилось в голове вопросов, из которых, правда, едва ли многие слетят с языка…