Подхватив вещи, все трое покинули беседку, послужившую местом их ночлега. Неплохо, надо сказать, послужила, даже и жёстко на голом полу сильно-то не было, потому что некоторая подготовка уже за плечами есть. Забавно, что Милиас, больше всех опасавшийся засыпать здесь - мало ли, кто сунется, вокруг бродяг и просто перебравших граждан явно в избытке всегда - проспал дольше всех, но ни Дэвид, ни Селестина по минбарской тактичности ему на это не указали. О том, что в их компании дежурного можно не выставлять, он почему-то постоянно забывал. Надо думать, потому, что Селестина об этом упоминать не любила, по той же причине, что и Дэвид - это всё ещё оставалось отличным поводом поругаться.
Встреча с Фальном была назначена на знаменитом стеклянном мосту. Фальн изрядно удивил всех троих, появившись в таком виде, что сперва они его даже не узнали - в походном комбинезоне и с объёмистым рюкзаком за плечами. Голова его была обвязана застиранной светлой косынкой.
– Аж детство вспоминается. У нас, чтоб голову не напекало, такие вот косынки и повязывали.
– А как же гребень? - Дэвид тут же осёкся, смутно осознав, что сморозил какую-то глупость.
– Ну сестра, ну насмешила! Какие там у островитян гребни? Так, в пучок зачесал, лентой перехватил - и уже красавец.
«Действительно… У публики в поезде разве что намёки на гребни были, а островитяне в сравнении с ними, получается, ещё ниже…»
По поводу их не вполне адекватных сложности предприятия одеяний Фальн не сказал ничего, видимо, от юных, неопытных туристов он как-то многого и не ожидал. В процессе разговора как-то походя выяснилось, что он не только взял сапоги на себя и на них («Там, правда, размер оставался только один, их и вообще не очень большое разнообразие, но тут я боюсь, девушки обе ноги в один засунуть смогут»), но и провизии притащил столько, что в общем-то, можно было уже не так сильно бояться заблудиться в пещерах.
– Это что, повезло вам, что Лузано слишком занят был, чтоб помогать в подготовке. Всё, что он на вас сгрузил бы, вы вряд ли упёрли бы. Потому что у него, во-первых, было очень голодное детство, во-вторых - он отлично умеет готовить сам, ну и как не похвастаться?
Интересно, думал Дэвид, что ж за детство было у Лузано, если островитянин, детство которого пришлось на послевоенные годы, называет его голодным.
Дорога за городом сохраняла приличный вид только некоторое время. Всё-таки, город хоть и любопытный для праздных путешественников, но к жемчужинам туристического бизнеса его не относят, поэтому в идеальном состоянии поддерживалась только главная магистраль, так же как и центральная, «фасадная» часть города, второстепенные же дороги не знали ремонта лет 50, а третьестепенные в принципе не имели покрытия, максимум отсыпка из шлака и прочей отработки. Возможно, конечно, что-то на модернизацию и выделялось, но разворовывалось легко и без переживаний - никто не жаловался, значит, можно было особо не стесняться. Эта дорога, видимо, чем-то средним между второстепенным и третьестепенным, так как между кочками и рытвинами кое-где всё-таки проглядывало нечто, напоминающее камень. В смысле, специально уложенный камень, а не просто каменистую почву. Но вполне возможно, что мостили дорогу ещё при том самом князе, муже Озеллы, всё-таки здесь тогда были его владения. Да, что-то здесь с тех времён, несомненно, изменилось…
Дорога неуклюже огибала корпуса старого, давно заброшенного завода. Лет сто назад вместо модернизации показалось проще построить новый километрах в ста отсюда, странно не это, странно то, что стены и перекрытия ещё держались, несмотря на разрушительное воздействие дождей и снега. В корпусах селились бродяги, что, конечно, не очень нравилось жителям примыкающего к заводу посёлка бывших заводских рабочих, но жаловаться особого толку не имело - в лучшем случае жалобы игнорировались. В худшем - от приезжавшей гвардии доставалось правым и виноватым, так как гвардия бродяг и добропорядочных, но очень сильно пообтрепавшихся граждан не очень различала. Так и жили - одни постоянно покушались на доходяжную скотину и чахлые огородики, другие самоотверженно своё добро обороняли, периодически случались драки с убийствами, работала незначительная часть населения, так как работу теперь приходилось искать в городе, где плохо одетых и дурно воспитанных жителей трущоб не очень жаловали. Посёлок медленно, десятилетиями, агонизировал, а город то ли притерпелся к этому отвратительному зрелищу, то ли приучился его не замечать.
В ближайших домах через лишённые стёкол, а иногда и рам оконные проёмы можно было разглядеть убогую обстановку, иногда состоящую только из бесформенных лежанок на полу. Некоторые дома сильно просели, и окна были совсем невысоко над землёй, голые чумазые детишки просто перепрыгивали через подоконники, нередко поскальзываясь на помоях, которые выливались хозяйками аналогично же - за окошко. Между обшарпанных стен, в рослом бурьяне, меланхолично паслись неопрятные козы, за козами следили подростки с суровыми, как у прожжённых вояк, лицами. Земные козы, кстати. Их довольно много завезли в первые годы после установления контакта между цивилизациями, не то чтоб из большой нужды, козы ведь есть и здесь, отличаются формой рогов и тем, что зрачки у них обычные, круглые, а просто из интереса, и это был один из тех видов животных, кто явно считал, что между Центавром и Землёй разница невелика. Теперь они расплодились так, что давно перестали быть экзотикой, их держали самые бедные крестьяне в разных концах континента, в тёплом климате Центавра козы, при их всеядности, становились практически самообслуживающейся системой, и у хозяев оставалось немного проблем - в основном это контролировать перемещения своей скотины, во избежание съедения её «просто спутавшим» соседом и во избежание съедения уже этой скотиной, эстетических чувств и пиетета перед вышестоящими лишённой начисто, цветов или фруктов в скромном садике какого-нибудь более родовитого домовладельца. Второе по перспективам было даже печальнее первого. Единственно, в изменившихся условиях их рога стали приобретать отчётливо медный оттенок, что-то в местной пище и воде такое содержалось. Милиас тихо шутил, не ждёт ли Дэвида что-то подобное, если они пробудут тут ещё некоторое время.
Страшный в своей безысходности бывшезаводской посёлок остался позади, растаяли в дрожащей в воздухе пыли очертания последних кособоких домиков. Начались пустыри. Солнце переползло через зенит, жара стояла чудовищная. Дэвид отчаянно ненавидел свой платок и благословлял свежий ветерок, долетавший с моря, узкой полосой сверкавшего слева. Чтобы сократить путь, пошли по боковому свёртку, через мелкую деревеньку, существующую, видимо, на случай, если созерцания городских окраин путешественникам будет мало. Десятка два домишек с огородиками и хозпостройками были бессистемно разбросаны по обе стороны от дороги, из них два или три выглядели даже добротно. Прочие были как пришлось состряпаны из того, видимо, что нашлось под рукой, чуть ли не фанеры и дерматина. Парадоксально, но на планете, щедрая природа которой рождает целые леса деревьев, стволы которых невозможно охватить, древесина дорогая. У многих домов в рамах вместо стёкол мутный исцарапанный пластик, по виду упаковочный. А ведь в двух часах ходьбы отсюда знаменитый город стекла, где оно даже под ногами…
В чём домикам не откажешь, так это в разнообразии. Это разнообразие нищеты, конечно. Вот дом, получившийся аж трёхцветным, потому что доски разных пород дерева, разного возраста и состояния. Вот дом, явно спешно и неуклюже надстроенный - надстроенная часть ощутимо кренится над карнизом первого этажа. Интересно, зачем надстраивали, если рядом места до чёрта? Загадка… А у соседнего стена натурально подперта двумя балками, увитыми в несколько слоёв зелёным и уже засохшим вьюновым растением. Давно так, видимо. А вот жители - их, правда, ввиду жары немного на улице - довольно однообразны. Тоже однообразие нищеты. Вот пожилая хозяйка, бритая голова которой обвязана линялым платком, примерно таким же, как и на Фальне, намешивает в корыте корм для домашней птицы - грузных существ с длинными лысыми шеями, с чёрно-рыжим оперением. Птицы топочут вокруг и издают хриплый, захлёбывающийся клёкот. На хозяйке когда-то жёлтое, с прямоугольным вырезом платье, крупные бусы едва не полощутся в корыте. Вот стоит у ворот старик, опираясь на лопату, смотрит вслед путникам мутным, едва ли удивлённым взглядом. На нём подвязанный верёвкой растянутый кафтан поверх рубахи, заправленной в такие же безразмерные штаны. Жидкие седые волосы собраны в вялый пучок - представители самых низов вообще как правило не ставят гребни, надо думать, не больно-то и смысл стараться ради пары сантиметров, а просто зачёсывают и собирают в пучок. А женщины редко оставляют пучки волос, видимо, лишняя морока. Если хочется украситься - повязывают платок поярче и расшивают его бусинами или вот такой блестящей бахромой, какая прикрывает у Дэвида лоб и виски. Вот громко, эмоционально ссорятся две соседки - выражения глубоко нелитературны, Дэвиду из всей их речи однозначно понятны только предлоги. Как объяснил Милиас, коза повалила хлипкую изгородь, и птенцы из двух дворов смешались, поди определи теперь, где чьи. Коза стояла рядом, жевала сушащийся на заборе половик, явно не переживая о тех нелестных характеристиках, которые ей, вкупе с её хозяйкой, были даны. Вот в канаве рядом с забором сидит голый ребёнок и сосредоточенно ковыряет палкой засохшую грязь.