«Ще-ще-ще. Цвирь-цвнрь…» Чуть повернуть рычажком — и эхом по воде голоса: «По фашистскому крейсеру — огонь!», «Справа тридцать — торпеда», «Прощайте, товарищи!», «Да здравствует!..»
Этим голосам отвечают живые: «Ще-ще-ще. Цвирь-цвирь…» — «Идем боевым дозором». И, взбурунив винтами гладь, проходят крейсеры, эсминцы, подлодки. Остро отточенный карандаш штурмана прочерчивает линию курса — вдоль синих якорей, над синими якорями.
Иные времена, иные корабли… Но так же величав на гафеле флаг. Он спускается вместе с солнцем, и окутанные сумерками тяжелые корабли превращаются в легкие, призрачные силуэты. Чуткая дремота. Корабли как матросы — одни бодрствуют, другие чуть смежили глаза. По круглые сутки — в оба, но ночью и днем «Товсь!».
Это море не спит. Военное море. Даже в полночный штиль слышны на песке шаги прибоя. Осторожные шаги пограничника. А когда в черноте море сольется с небом, по воде, по пляжным буям ударят голубые мечи…»
Вот так примерно я написал бы сочинение на вольную тему о море, о моем море, которое я неожиданно открыл в своем самом первом боевом походе.
И еще я рассказал бы о том, как моряк ждет берега. Даже Валерий уж на что мореман и то не скрывает нетерпения — бинокль как прилепил к глазам.
Мы уже продрогли — сейчас бы в кубрик. Но какой же моряк откажет себе в удовольствии первым увидеть берег. Не от предков ли это в нашей крови — страстное желание оповестить корабль: «Земля! Вижу Землю!»
До земли, видно, было еще порядочно.
— Сколько писем написал? — словно невзначай спросил Валерий.
— Два, а что?
— Понятно. Домой и девчонке. Не так?
— Так… — признался я. И ничуть не слукавил, потому что письма Борису могли теперь прочитать разве что дельфины. Состарились те письма.
— Два письма — это мало, — сказал Валерий. — После такого похода почтальон идет на почту с мешком писем и с двумя на корабль возвращается.
И вдруг с мостика крикнули:
— Слева по борту венок!
Корабль словно запнулся и пошел самым малым.
— Приспустить флаг! — прозвучала команда.
Да. Это был венок. На маленьком деревянном плотике. И тут кто-то тихо сказал:
— А венок-то не наш… Наш был из астр, а этот из гвоздик.
Командир снял фуражку, а мы — бескозырки.