Время горячее, потому с похоронами затягивать никто не стал. Снесли покойницу в церковь, где батюшка ее отпел, а потом на погост. Виктор не скупясь уплатил всем за старания и помощь, были и те кто отказался, нашлись и те кто принял деньгу. Одним словом все вышло по людски. Ну, почти все. Обошлись без поминального обеда, но Волков всем присутствующим раздал деньгу, чтобы помянули покойницу и тут уж никто отказываться не стал, потому как то уж иное.
Глава 2
— А как не станут гульды на постой в Тихом?
— Куда они денутся. Чего становиться в чистом поле, коли вот она деревня, нетронутая и обжитая. Так что Кот не сомневайся, встанут, ночи еще прохладные, уж офицеры не откажутся расположиться в домах, — убежденно проговорил Виктор.
Парень только пожал плечами и быстро пристроив на срубе бурдюк вынул затычку, потом придавил сверху, чтобы побыстрее опорожнить его. Тугая струя тут же зажурчала падая в колодец. Оно конечно, у бабушки выдался тот еще денек, но дело она сделала, в основном за самим процессом следил Тихоня, но лекарка заверила, что все в порядке и варево удалось.
В Тихое они прибыли уж ближе к полудню, в селе все еще оставалась часть мужиков пребывавших в надежде, что беда их все же минует и ворог пройдет стороной. Наивное желание, учитывая то, что вдоль Турани только одна дорога до Обережной и иного пути у гульдских полков быть не может. Пришлось доходчиво разъяснить, чтобы не маялись дурью, попрощались с домами, потому как их все одно пожгут, да уходили в леса к своим близким. Только выпроводив селян приступили к колодцам. Те еще чего доброго могли бучу учинить, иди с ними мучайся, успокаивай, да отгоняй. А то как же, потравят колодцы, а как потом из них воду пить, опять же отрава она так или эдак уйдет, а как гульды потравятся тогда лютовать начнут и дома точно пожгут. Можно подумать, что когда-нибудь иначе было, но поди то крестьянам объясни, которые до последнего на лучшую долю надеются и думают, что может все же пронесет.
В путь как и планировалось, они выдвинулись ближе к полуночи, как только взвар был готов, хотя тот должен был войти в силу только когда полностью остынет, но времени для этого было предостаточно. Соболя Виктор отправил в лесной стан, где базировался десяток Горазда еще засветло, как только управился с похоронами. Волков не хотел доверяться только возможности устроить тем полкам искусственную дизентерию. Мало ли как оно обернется, а допускать гульдов к крепости он теперь не хотел ни под каким предлогом и не только приказ Градимира тому причиной.
Поначалу планировалось просто потравить колодцы, попадутся на удочку хорошо, нет, тогда пропустить их к крепости, устроив по пути кровавую баню с помощью имеющегося под рукой снаряжения. Не сказать, что у него было достаточно средств, все же много с собой взять он не мог, поди все это сохрани в тайне. Однако, десяток одноразовых картечниц, по десятку надствольных и по шесть ручных гранат в наличии имелось. Люди вооружены нарезными карабинами, и имели опыт их использования с расстояния в шестьсот шагов. Так что мало гульдам точно не показалось бы. А когда расположились бы лагерем напротив Обережной, он планировал и дальше портить им кровь, для чего привлечь и второй десяток и остальные средства остававшиеся в тайном стане, где сейчас находились и все обитатели постоялого двора, с самим подворьем он уже простился. Ерунда, главное это люди.
За Градимира и полки, что выдвинутся навстречу противнику он не переживал, потому как во-первых, сразу упредил воеводу, если вдруг не будет от него посланника, то тот должен будет отходить к крепости, во-вторых, он своими действиями намеревался отсрочить подход врага к Обережной на сутки. До вечера он с парнями кружил бы коршуном над противником, а к ночи они и сами остановились бы. А там и еще один переход.
Вот только все эти планы пошли псу под хвост. Поначалу в крепости появилась Смеяна, вновь заставив учащенно биться его сердце, хотя уж давно мужняя жена и успела стать матерью. Потом Неждана. Что творилось у него на душе когда он взял в руки младенца, он не смог бы объяснить, хоть бы от того зависела его жизнь. Словно кто-то переключил какой-то неведомый тумблер, вот был один человек, а вот уж совсем иной. Нет, в нем не проснулся альтруист и он готов был сражаться с врагом вторгшимся на землю, ставшую для него родной, вот только это уже не было самоцелью. В этот момент он просто обрел новый смысл жизни, вот этот маленький комочек, зашедшийся плачем в его руках. Может то было наваждение, но в этот момент он увидел перед собой Неждану, и сколько не тряс головой наваждение не пропадало.
Потом выяснилось, что Смеяна не может покинуть крепость, так как ее намертво привязал ребенок, а там и Неждана вдруг оказалась в ее руках. Виктор хотел вывезти малышку в лесной стан, чтобы передать ее в заботливые руки Беляны. Материнское там молоко или еще какое, он верил что все обойдется, тем паче что и бабушку собирался отправить туда же, как бы она не брыкалась. Никого из дорогих его сердцу оставлять здесь он не собирался, потому как если не удастся сдержать гульдов, падение крепости только вопрос времени, а штурм будет кровавым, сомнений в том не было.
Все прахом. Оставить Смеяну в таком опасном месте он не мог. Неждану, под самым благовидным предлогом не отдал воевода. Не было в его словах угрозы, была только забота о ребенке, сиротинушке неприкаянной. Что тут скажешь, воевода тут закон, а в условиях войны и подавно, ему определять кому удочерять малютку, вроде все в пределах, вот только власти обычно не лезли в эти дела, если только какие семьи не подерутся кому брать о ребенке заботу. Ага, вот такая ипидерсия, даже если не было родни, чужие люди без вопросов, а глядишь еще и вперегонки, тянули детишек в свою семью, хотя и с достатком не очень. Не знали тут приютов, не существовало их и все.
Умен все же Градимир. Как он четко сумел уловить настроение Виктора и упредить его действия. Волкову поначалу было и невдомек, что основную роль в том сыграл не воевода, а Смеяна. В молодой женщине подспудно появилось желание оставить девочку при себе и то, кем была мать малютки, ее ничуть не смущало. Боян и слышать не желал, чтобы его сын и плод гулящей бабы были вскормлены одной грудью, при этом он помышлял даже не о своей жене, а о кормилице. Смеяна стояла на своем крепко, прижимая к себе двоих детей и заливаясь слезами. Вот выправят девочку, материнским молоком, а потом уж можно будет ее и отдать, ить нету здесь кормящих, на сносях есть, а с грудничками нет.
Иди и воюй с бабой в которой мать заговорила, этот голос никакими вожжами не заставишь замолчать. Бывали случаи когда молодка с младенцем быстренько забежит в дом к соседке и попросит присмотреть за дитем, чтобы ненароком не зашиб разбушевавшийся муж, а сама шмыг обратно в дом, под мужние крепкие кулаки. И бьют ее смертным боем, и блажит она от боли, и пощады просит, и старается как-нибудь успокоить разошедшегося мужика, а душа ее спокойна, потому как дите пристроено под доглядом товарки.
Пока Смеяна припиралась с мужем, Градимир отошел в сторонку, оно конечно дочка, но чай уж замужем в иной семье, где свой уклад, не след туда влезать. Подошел к бабушке да задал пару вопросов, вроде как и заботу о малютке проявляет, но что нужно вызнал у бесхитростной лекарки. Не доподлинно, да достаточно, чтобы понять, Неждана сейчас крепче всякой цепи привяжет Добролюба к крепости и заставит превзойти самого себя. Ни на минуту воевода не упускал того, что обязан исполнить повеление Великокого князя, хоть на пупе извернись.
Вернулся к Бояну и попросил закончить тот разговор в доме, нечего Ратибора хворого на улице держать, да разговоры разговаривать при честном люде. Смеяну с детьми посадили в карету, а с зятем Градимир пошли пешком. О чем они разговаривали, Виктору уж было неведомо, так как о произошедшем он узнал от бабушки Любавы, но догадаться мог, потому как ненавидящий его Боян отчего-то сменил гнев на милость и позволил Смеяне оставить на время девочку у себя.
— Что Вепрюшка, екнуло сердечко?
— Не то слово бабушка, словно в тески угодило.
— Иначе и быть не может.
— Отчего же?
— Так твоя дочка, касатик. Ты не гляди на меня как на умалишенную, уж кто-кто, а я знаю что говорю. Я твою Неждану не видела, но уверена, что они одно лицо.