— О чём ты тогда мечтал? — встала я, придерживая коляску.
Оказалось, что страшно не родиться инвалидом, а стать им, когда ты перепробовал все виды спорта, посетил пару стран, замечтался и даже немного влюблялся.
— Повторить чей-то успех, — посмеялся, прикрыв глаза и опустив голову, — стать великим баскетболистом, перекидывающим мяч из одного конца поля в другой одним движением, — Вильгельм резко стартанул, чуть обрызгав меня водой из осенних луж и раскидывая желтеющие листья.
Его мах руки означал зов на новый марафон по всему дворику, что было ужасной идеей: стоило Вильгельму отпустить одно колесу, как вдруг на повороте он звонко упал, промочив насквозь брюки. Часть меня кричала о том, что не стоило позволять ему самому выезжать вперёд, а, придерживая ручку колесницы, везти его самой в палату. Когда штаны Вильгельма наполнились лужей, а его глаза — слезами, а я добежала к его тонущему телу, в больничных дверях показалась знакомая фигура, увеличивающаяся в размере — его мама.
— Вилли! — кричала она, подбегая всё ближе к нам и злостно поглядывая на меня. — Вы сверхнулись! — оттолкнула меня, спускаясь к своему сыну. — Я искала тебя по всей больнице вместе с врачом, — стала поднимать худого Вильгельма. — Я говорила тебе, — смотрела на меня, — не подходить к нему и держаться подальше.
— Извините, — тогда мне стало стыдно ни за что.
Из глаз Вильгельма, моего нового друга, чью дружбу нужно было заслужить, стекали горькие слёзы, отчего я подумала, что у него перелом, но он тихо произнёс:
— Я потерял всё, — слабо всхлипывая носом и прижавшись к матери, стоявшей рядом и тоже начинающей плакать.
«Я утоплюсь в луже»
Лучи солнца нагло проникли в комнату одного из карлингенских отелей, куда завалилась спать Элиза Броер, и падали на кровать совсем другого дома, в котором она проснулась. Знакомое лицо, повисшее над её спящей фигурой, скрещенные руки, опиравшиеся на колени, дорогой костюм, а в комплекте с ним и те самые лакированные туфли.
— Ребекка, — — парень нежно прошептал открывающей глаза Элизе.
— Элиза, — напомнила она ему, протирая свои глаза кулаками.
— Ребекка, — Симон резко встал и, сделав два шага вдоль комнаты, произнёс: — Будь мила — перестань врать!
Вся ошеломлённая тем, что оказалась совсем не в той кровати, а в какой-то светской обстановке, девушка разволновалась и, укрыв себя одеялом, зарылась в нём.
— Это сон, — уверяла она.
Светловолосый Симон с чертами лица острыми решился подойти к комку, лежащему на кровати, и содрать с него простынь. Вцепившись в одеяло, «Ребекка» не хотела вылезать из воображаемого купола и закричала звонкое «мама!», как вдруг в комнату забежала женщина лет пятидесяти с короткими прямыми волосами в шёлковой пижаме и страшных очках.
— Дети, — поправив их, строго глянула она на «детей», из-за чего Симон наконец отпустил одеяло, а Элиза высунула оттуда два глаза, — не стоит ссориться по пустякам: вы столько не виделись и снова ругаетесь!
— Я — Элиза, — пробормотала в одеяло.
— До сих пор веришь в сказки! — искусственно посмеялась «мама» и выбежала из комнаты.
— Столько лет прошло, — Симон уселся на кровать и стал взглядом радостным поливать её лицо, — а ты всё такая же!
— Я — Элиза, — нервно продолжала повторять она, вцепившись в кровать.
— А я ведь сразу всё понял, — ударил рукой по одеялу — послышался звонкий хлопок, — эта история про вино и отца: ты же ненавидела даже запах алкоголя, пока все вокруг упивались.
— Я её выдумала! — вскочила на кровать, как вдруг заметила на себя не свою пижаму. — Сумасшедшие! — подбежала к окну с приоткрытым ртом. — Я утоплюсь, — сказала Элиза, глядя на море в пятидесяти метрах от дома.
— Уже вряд ли, — посмеялся Симон и, встав с кровати, подошёл к ней со спины. — Теперь за этим следят.
— В ванной тоже следят? — повернулась она к нему, кинув печальный взгляд.
— В ванной тебя моет прислуга, — кивал головой, — как и раньше.
— Симон, мой третий десяток не за горами.
— Но ты никогда сама не мылась! — крикнул он, отойдя на три шага назад.
Агрессия, которая не проскакивала ни разу за время вчерашней прогулки, внезапно вылилась на Элизу, чьё лицо очень напоминало Симону его младшую сестру Ребекку. Происходящее было похоже на сумасшествие: вся семья считала её пропавшей двенадцать лет назад девочкой.