Вечерней город гудел, пока фонари горели над человеческими головами. Все, свободные от работы и учёбы, наконец выходили на его улицы, то поя песни, то расхаживая по кофейням, то гуляя парами. Мы же подъехали в старому кафе-мороженому, где раньше проводили с отцом время, и, выйдя на прохладный воздух, радостно переглянулись, пока между нами проходила галдящая толпа детишек.
— По мороженому? — спросил отец.
— Разве что по одному, — смущённо ответила я и открыла дверь.
За всё время, пока нас здесь не было, эта сеть морожениц значительно расширилась, а места в помещении стало гораздо больше: они выкупили соседнее здание. Появились те самые столики, за которыми сидят семьи и за которые тогда сели мы.
Над нами светила странная лампа-хиппи, отражающая яркий оранжевый свет, на столе лежала пара крошек от рожка, на которые я сразу обратила внимание, а на фоне играла какая-то успокаивающая мелодия, которую я, кажется, слышала. Отец, отложив в сторону пиджак, посмотрел на меня с некоторой долей гордости и спросил:
— Пломбир?
— Да, — радостно ответила я, забыв все предыдущие годы нашей жизни.
Ожидание всегда раздражало меня: несмотря на небольшую наполненность зала и прохладную этим осенний вечером осень, очередь всё же была.
— Пломбир, — принёс рожок с двумя шариками. — А мне — клубничное, — сел напротив меня.
— Ничего не меняется, — я покрутила голову вправо-влево. — Разве что свет здесь стал напоминать старость.
— Он всегда таким был, — местами говорил с набитым ртом. — Просто приезжали мы сюда до того, как солнце опускалось, а то мама была недовольна.
— Приезжали до того, как опускалось солнце, не поэтому, — разозлилась я.
— А почему? — с усмешкой спросил он.
— Мне уже не десять: зачем ты врёшь? — насторожилась я, перестав облизывать пломбир. — Ты привозил меня сюда каждый раз в одно и то же время и боялся, опоздав, забрать свою девушку не вовремя, а одним прекрасным днём ты вообще попал в аварию из-за своих планов.
— Разве это не описывает меня как пунктуального человека?
— Пунктуального? — недовольно спросила я. — Ни черта ты не пунктуальный! — вскрикнула я. — Где ты был три года назад, когда я выступала?
— Где ты выступала?
— Театральный кружок, — капли подтаявшего в моих руках мороженого падали на пальцы. — Он был важен для меня тогда.
— Это же детская, — пытался подобрать слова, — мелочь!
— Мелочь, — покивала головой, — настолько же незначительная и глупая, как эта встреча, — взяла куртку со своего мягкого сидения.
— Прекрати, — посмеялся, переводя весь наш диалог в шутку.
Тогда, подойдя к отцу ближе, чем на метр, я наконец сделала то, что хотела с того дня, как он купил мне не любимое мною клубничное мороженое, — уткнула его же рожок в его новую белую сверкающую рубашку.
— Новую купишь, — сказала я, закинув на себя куртку, пока он с открытым ртом глядел на меня, — это же мелочь, — вышла из кафе.
Мой отец постоянно и безусловно врал всем вокруг. У лжи точно был дар убеждения. Она бегала за ним, как собачка за палкой, но, если для меня это была всего лишь игра, в которую я погрязла, то для него — отдельная жизнь.
Они врут нам.
Врут, когда мы нервно звоним им ночью, когда спрашиваем о простых вещах, когда гуляем по парку, когда поднимаемся по лестнице домой, когда смеёмся, когда плачем.
Врут нам в лицо, стоя у нашей фигуры, обнимая, целуя, обещая.
Врут всегда и всюду.
Врут. Патологические лгуны, запутавшиеся в своих словах, создающие сотни миров.
«Завтра вы и себя, и меня с трудом вспомните»
Утро в Карлингене встречало нас радушным солнцем, звуками орущих чаек и длинными лужами, по которым хотелось прыгать. Элиза, проспав всего пару часов, проснулась и, потянувшись в одной своей детской футболке, решила наконец поискать свои пропавшие вещи и обычскать всю комнату, начиная со шкафа и заканчивая кроватью.
— Собака, — поругалась она, как вдруг услышала стук в дверь. — Входите, — прыгнула обратно на постель.
— Элиза, — зашла в комнату наряженная «мама». — Субботнее солнечное утро, — глянула в окно, — так вот: почему бы не составить мне компанию и не попробовать себя в шахматах? — улыбнулась девушке.
— Почему бы и нет? — с радостью ответила Элиза и добавила: — Вы случаем не знаете, где мои вещи, с которыми меня забрали сюда?
— Нет, — с полной уверенностью сказала женщина. — Зачем они тебе?
— Там есть то, с чем я не мог проститься, — ответила девушка. — И мне жаль, — расстроено посмотрела в сторону.