— Что за чушь? — спросила девушка у «мамы».
— Чушь будет, если мы придём позже всех и не успеем отдохнуть, — повела Элизу внутрь.
Иронично, но, возвращаясь в новые места, чаще всего в них меняется только свет, всё остальное так и остаётся каждодневным.
— Если ты будешь сбегать от меня, то больше никогда не выйдешь на улицу, — прошептала ей на входе. — Налейте нам по стакану сока, — усевшись и посадив «дочь», приказала бармену, а затем, кинув свой взгляд на место под собой, разместила собаку у ног. — Я думала, что все соберутся быстрее.
— По булочке? — с притворной от безысходности и страха улыбкой спросила Элиза.
— Конечно! — достала себе одну, завёрнутую в красную бумагу.
— Вы здесь каждую субботу бываете? — также взяла красную.
— Да, — прожевав, ответила, — без меня сие мероприятие не состоялось бы.
— Ваш сок, — поставил перед нами полные стаканы бармен.
— Благодарю, — «мама» сделала глоток.
— И ты знаешь всех людей отсюда? — пыталась отвлечь её Элиза, наблюдая за тем, как женщина берёт булочки лишь в не нужной ей обёртке.
— Да, — стала указывать пальцем на людей вокруг и, глядя на них, рассказывать о том, откуда они и почему остались, пока девушка незаметно пыталась выпить адсорбент.
— Здорово, — сухо и уныло ответила Элиза, запив таблетку соком. — Почему ты ешь только булочки с красной упаковкой?
— Красный кровавый, — сказала она, красившая утром губы в ярко-малиновый цвет.
— Мона сказала, что те, что в белые она заворачивала только те, что с необычной начинкой, — потянулась за один из них.
— Тогда по одной в белой упаковке? — схватившись, начала откусывать.
Та передозировка, что заставляла человека не оставаться в Карлингене, а покинуть сей мир, наполняла каждую булочку, завёрнутую не в вызывающий и кровавый красный, а в мирный и дружелюбный белый цвет.
— Что-то знакомое, — скривив брови, произнесла «мама».
— Друзья, — посреди бара своим басистым голосом стал оглашать начало турнира по шахматам мужчина, — всех попрошу подойти к столам, на которых лежат доски.
— Пойдём, — допив свой сок, сказала Элизе «мама».
Людей было не так много скорее потому, что октябрь уж точно не пик для поездок в подобные места, но девушке это было на руку.
— Делимся по два человека на один стол, — кричал оратор.
— За один сядем? — спросила женщина у «дочери».
— Разве не будет эффектно, если мы встретимся в финале? — с глубокой надеждой на «да» ответила Элиза.
— Ты права, — покивала головой «мама». — Это моя дочь, — стала рассказывать она, отойдя в небольшую толпу из приезжих и жителей, а те в ответ ехидно улыбались.
— Прелестная, — сказал один усатый мужчина, глядя на Элизу, стоящую у стола, и попивая арманьяк. — Я буду играть с ней, — выдвинулся в сторону девушки. — Здравствуй, солнце, — взял её руку и поцеловал.
— Вы со мной играть будете?
— Так точно, — присел, а с ним и она. — Давно шахматами интересуетесь? — порой дёргал своими усами в разные стороны.
— С тринадцати лет, — всё время смотрела на «маму» и просто ждала.
— Замечательно, — пялил на неё.
— Лукас, — женщина разговаривала с собакой, вившейся у её ног. — Чего ты хочешь?
— На вид вам лет восемнадцать, — «сделал комплимент» девушке.
— Только не пейте этот напиток, — настороженно сказала Элиза мужчине.
— Булочку? — «мама» опустилась на один уровень с собакой, раззявившей рот и высунувшей язык.
— А то завтра вы и меня, и себя с трудом вспомните, — ответила она, резко став из-за стола и понёсшись к матери.
Никогда не верьте осени: она обманчива
Я выбегаю с курткой на плечах и школьным портфелем в руке, огибаю улицу за улицей, стряхивая с лица капли слёз, сажусь на первый же знакомый мне транспорт, чтобы не опоздать на «семейный ужин», оплачиваю проезд и просто еду как можно дальше отсюда.
Вечерний город кажется уже не таким и живым, а все усмешки вне автобуса вовсе не слышатся. Он, еле-еле наполненный людьми, ехал по кочкам и лишний раз напоминал мне о том, что в школе нам так и не рассказали, куда уходят налоги, если не на животных, инвалидов и дороги. Но зато нам предлагали читать глупую литературу, никак не совпадающую с нашим временем, но дающую понять, чем жили люди раньше: как рождались, в кого влюблялись и зачем умирали — постоянное напоминание о неминуемой кончине и существующем времени, потраченном на чтение страниц в двадцатилетней оболочке.
Примкнув к окну с портфелем в обнимку и чувствуя под собой треск, я ждала конечной остановки, на которой мне пора выходить, а затем вовсе заснула.