— Когда я смогу заселиться?
— К сожалению, все номера заняты, — увидев, что девушка была готова уходить, он произнёс: — Но завтра утром Вы сможете занять свою заслуженную кровать!
— Хорошо, — Элиза, счастливая, вытащила из сжатого кулака пригласительное и показала усатому. — Вы не знаете, где это?
— Удивительно, — посмотрел на него растопыренными глазами. — Вы там сегодня будете?
— Да, — испуганно посмотрела. — А что такое?
— Это закрытое мероприятие, — почесал нос, — для туристов из Парижа, приехавших на неделе. Видимо, не только я решил, что Вы из Франции, — усмехнулся.
— Закрытое, — Элиза задумалась. — Это лестно.
— Лестно, пока кто-нибудь из туристов не ударил Вас по голове и не забрал последние деньги, — они решили идти дальше. — Вы знаете, — ускорил шаг, — эти приезжие! — Элиза в недоумении смотрела на него, пока собака виляла у её ног. — Столько мороки с ними: засели, проведи, пригласи, напои, — вздохнул, — а в ответ лишь центы — пора брать рыбу покрупнее, — поглядывал на неё. — Не бери в голову!
— Я и не думала, — посмеивалась, поправляя берет.
— Кристофер Коллин, — остановившись, протянул руку.
— Элиза Гроен, — пожала руку и, опомнившись, спросила: — Вы тоже приезжий?
— С чего ты взяла?
— У Вас не голландские имя и фамилия.
— Правда? — прикинулся дурачком. — А я и не знал! — продолжил ходьбу, ускорив шаг. — Пойдём, — махнул рукой, подзывая к себе.
Казалось, что Кристофер Коллин из тех людей, которые ненавидят остальных за строчку на странице паспорта в графе «национальность», но почему-то стыдятся своей. Выглядел он странно, разговаривал так, будто недавно у него прорезался голос, хотя ему было точно за тридцать, редко моргал, его странная походка напоминала Форреста Гампа, а убеждения — запрограммированного робота.
Всё в этом месте было невообразимо.
Дороже любого поцелуя даже французского
Тогда мы ехали с отцом сквозь дождь, обволакивающий машину настолько, что дорога была еле-еле видна. Затем я поняла, что он, весь вымокший и со следами от мороженого на рубашке, куда-то спешил. В тот день, сидя на холодном тротуаре, я думала, что простила его за всю ту боль, что он принёс маме, и надеялась, что мы вернёмся на пару лет назад, когда он был готов сидеть со мной в дождь, приходил домой раньше или просто приходил.
Прошла всего лишь пара лет с момента новости об его измене, но с тех пор мы так и не затрагивали тему его похождений. Я видела подобное в кино: сначала муж задерживается на работе, потом ему приходят смс-ки с пошлостями, которые затем находит его жена, они ссорятся и признаются, что не любили друг друга на протяжении последнего десятка лет, — мама такое смотрела, а сейчас стала главной их героиней.
— Как поживает Арнольд? — после долгого молчания отец наконец заговорил.
— Ничего не изменилось, — ответила я, отвернувшись к окну и свернувшись в комочек.
— Что говорят врачи?
— Всё то же самое, что и три года назад.
— Всё— таки СДВГ? — выдавил отчаяние.
— Уже как два года, — выпучила удивлённые глаза, но в ответ отец всего лишь покивал головой.
Он не любил Арнольда. Или не успел полюбить.
Знаете тех отцов, которые ждут рождения мальчишки, а затем хотят таскать его на футбольные матчи, научить играть в бейсбол, а по выходным чинить машины? Это не про моего отца и не про моего брата. Арнольд был фанатом компьютерных игр, езды на лошади, рисования и плавания, а отец постоянно желал красивую обложку, никак не совместимую с моим братом, чьи волосы наконец коснулись плеч, чьи интересы не были связаны со спортом, чей диагноз не походил на «нормальный».
— А ты? — почесал щетину. — Мама сказала, что у тебя появились друзья.
— Да, — посмеялась, — этой новости года два.
Он всегда не успевал: на работу, на семейные праздники, на ужин и за нами. Мы будто ехали в одном поезде, но он застрял в хвосте.
— Я слышал, что у неё новая работа.
— Нет, — повертела головой, — её повысили до старшей медсестры.
— Отлично! — радостно сказал он.
— Она теперь работает не только днём, но и ночью, а иногда и тогда, и тогда, — я посмотрела на его волнительное лицо через зеркальце. — Мы не справляемся.
— Вам не хватает денег?
Что удивительно, за все годы отцовской работы, он там и не получал достойного повышения с достойной зарплатой. Он всё так же батрачил, опаздывая домой, с нежеланием оплачивал коммунальные счета, кружки для Арнольда и мой французский после уроков, который я любила прогуливать. И тогда нам хватало на что-то большее, но сейчас мы застряли в клетке и будто вернулись на десять лет назад, хотя отец, считающий, что всё можно купить за деньги, отправлял нам незначительные сотни гульденов.