Он жужжал о новости про сумасшедшую «хозяйку» и её попытки устроить теракт у барной стойки, отчего приезжие, ещё не опоенные, носились по городу, пока жители ловили их и заставляли остаться, вливая некоторым насильно украденный алкоголь в рот.
Элиза с Моной зарылись глубоко в подвале в поисках чего-то похожего на вещи пропавших девушек. Пройдя чуть дальше упаковок от булочек, что лежали там прошлой ночью, они не нашли ничего, кроме канистры с бензином.
— Нужно осмотреть бочки, — сказала Мона, мысленно раздевая их.
— Бочки?
— Одежда может быть в них, — сказала девушка и немедля выдвинулась на поиски, а с ней и Элиза.
— Не настолько же они озабоченны тем, чтобы спрятать их, — посмеялась она, но тут стала замечать, что на некоторых из них нацарапаны буквы.
— А…Г…Р…Н…Э…Элиза, — провела по бочке пальцем Мона. — Она твоя, — улыбнулась, глядя на девушку.
Чуть держась за плечи подруги, Элиза залезла чуть выше и смогла рассмотреть её самое дно: её чемодан со сломанной ручкой и одежда, в которой она сидела в баре.
— Твоё? — спросила, придерживая девушку, Мона.
— Моё, — стала тянуться рукой к своим вещам, свисая на бочке в недлинном платье.
Как вдруг послышался стук — дверь открылась, а вместе с ней внутрь по лестнице вывалилась «мама», кряхтя и что-то временами выкрикивая.
— Думали, — покашляла, — не найду? — стала ползать по всем рядам винодельни.
С трудом достав свой чемодан из бочки, Элиза не успела оглянуться, как встретилась лицом к лицу со своим кошмаром: та самая женщина, бегающая на четвереньках, с кривым лицом, а теперь ещё и белыми чуть ослеплёнными глазами.
— Доченька, — произнесла жалобно она, — не покидай меня, — упала на спину и стала качаться по полу.
— Она не в себе, — обратилась к Элизе Мона.
— Не в себе? — разозлилась женщина, как вдруг достала пистолет и стала целиться, но первая же пуля прилетела совсем не в девушек, а в бочку.
— Уходим, — сказала Элиза, взяв подругу за руку и потянув в обратную сторону.
Звук перебирающихся одну за другой ног вперемешку со звуками порой выстреливающего в бочки пистолета оглушили девушек, отчего они еле-еле слышали одна другую. Пол под ногами начинал заполняться быстро выливающимся вином, а запах совсем дурманил.
— Напейся уже наконец, — крикнула «маме» через спину Элиза и тут же увернулась от пули.
— Дурочки, — женщина внезапно остановилась, — я же ещё в детстве, как здесь впервые оказалась, попробовала это пойло, — громко рассмеялась, утопая в собственном арманьяке, — но, как и любой алкоголь, оно со временем хоть и чуть— чуть, но выветривается и возвращает разум, но не у моей тупой матери!
— Канистра! — подбежала к ней Мона.
— Что? — не расслышав, спросила у неё подруга.
— Я возьму канистру! — кричала она ей, пока «мама» расстреливает все бочки в округе и звонко смеётся.
— Что?
Не обращая внимание на то, что Элиза не слышит подругу, Мона взяла в руку канистру и, подозвав к себе её, побежала обходными путями к лестнице.
— Ну и ну, — сказал Кристофер, наконец вошедший в подвал, с ножом в руках и румянцем на щеках.
— Кристофер? — снова удивлённо спросила у мужчины Элиза.
— Стоять! — неуверенно крикнул он.
— Он ничего не сделает, — уверяла подругу Мона.
— Я сказал, — пригрозил ножом, — стоять!
— И до каких пор? — спросила Элиза.
— Пока хозяйка не скажет, что пора, — произнёс Кристофер, как тут же его ударили по голове.
— Это Вы? — Элиза обрадовалась усачу.
— Бежим! — крикнул он — и они вылезли через ту самую осыпающуюся конуру, чуть подходившую для чемодана и канистры.
В особняке, как ни в чём не бывало, таилась тишина и спокойствие, пока в подвале во всю бушевали и смех «мамы», и море из вина, и звуки пуль.
— Элиза? — со спины спросил у девушки Симон, уже вернувшийся с работы. — Это кто такие?
— Твоя мама в подвале утопает, — сказал усатый мужчина, указав на щель сзади и ехидно улыбаясь.
— Мама? — испуганно понёсся к шкафу, пока Мона искала спички по всей кухне.
— Сожжём это чёртово место, — сказала она, найдя коробок и побежав в гараж.
Троица, утянув на дорогу лодку, стала осматриваться по сторонам, как вдруг заметила во всю бунтующих вокруг особняка туристов, тогда же Мона высунула одну из спичек и, облив дорожку, начиная со входа в дом и заканчивая машиной Кристофера, бензином, закинула её — и дом запылал ярчайшим пламенем, а все вокруг захлопали.
— Горит ярче, чем солнце, — сказал один из прохожих.
Вот она, героиня сожжённых легенд, Каролина Клаусен, дочка знаменитого Сандера, погрязши в арманьяке, сгорает в собственной лжи.