Альберт Карлович места себе не находил, что сильно удивило меня. Судя по рассказам Вила, отец у него изверг. Энергетика у него действительно очень тяжелая и малоприятная. Под его ледяным взглядом хочется сжаться до размеров атома.
Нет, я не думала, что он станет радоваться увечьям сына, но никак не ожидала, что он будет каждый день ночевать в палате и дрожащим голосом говорить с врачами. Вил рассказывал, что отец пережил смерть мамы довольно безразлично. А тут… Мужчина не на шутку переволновался. Как и мы все.
— Это я виноват, что не воспринял все всерьез. Вилли говорил мне, что возникли проблемы с Лисицыным, но я был в ярости из-за командировки, и не услышал его, — невольно, но в один из дней в больнице я подслушала его разговор с врачом.
Я не специально, просто у них голоса громкие.
— Такого никто не мог предположить, Альберт Карлович. Ваш сын сильный молодой человек, он восстановится, — успокаивал его лысый доктор. — Да, какое-то время ему понадобится уход, но все могло быть гораздо-гораздо лучше, не спаси его девушка.
Тут они оба развернулись и уставились на меня, а я готова была провалиться сквозь землю. Мне очень не нравится, что меня выставляют героиней. Не отправь Роман то злосчастное брызжащее желчью сообщение, которое очень пригодилось следствию, возможно, я бы опоздала. Возможно, он надеялся, что телефон сгинет вместе с Вилом во взрыве. Думаю об этом, и слезы снова подступают.
Пока я замешкалась, вытаскивая из сумочки салфетку, мимо меня пронеслась и бесцеремонно ворвалась в палату тетя Вила. Мы со старцем провожаем ее спину и коротко переглядываемся. Что ж, ее можно понять, она тоже тревожилась, так что я терпеливо жду своей очереди.
Однако, вскоре тон общения тети и отца за дверью палаты переходит на повышенный настолько, что туда сбегается и медперсонал. Нашли место отношения выяснять! Они друг друга терпеть не могут, но здесь речь не о них, а о Вилли!
Медбрат выпроваживает злющих родственников из палаты, а я пользуюсь моментом, и, пока никто не смотрит, проскальзываю внутрь.
Вил лежит с закрытыми глазами, как и все предыдущие дни. Тихо опускаюсь рядом на кушетку, и, как только мягко касаюсь его руки, он распахивает глаза.
— Оленёнок, — хрипит с еле заметной улыбкой.
И от этого Олененка меня пробивает. Слёзы сами собой льются, хотя я обещала себе собраться.
— Да, милый, да! — глажу его выше по руке, поднимаясь по плечу и шее до разбитого подбородка. — Прости, что меня не было, я… я документы забирала. Я больше никуда не уйду, — шмыгаю.
— Как ты?
Нервный хохот вырывается из-под моих слезо-соплей. Что мои царапины по сравнению с тем, как ему досталось? Голова еще ноет, но мне уже гораздо лучше. И я просто киваю, продолжая бережно поглаживать его лицо.
— Спасла меня, — выдыхает Вил.
— Перестань! — хлюпаю носом, тоже переходя на шепот. — Я вообще не должна была тебя туда отпускать. Это был его план с самого начала, Вил, — расквитаться с тобой. Ты просто вовремя уехал в командировку, и ему пришлось выкуривать тебя. Он… он убить тебя хотел. Я должна была это понять, почувствовать. Должна!
— Нет, — он берет меня за руку, хотя движения даются ему пока сложно, и прикладывает мою ладонь к губам.
— Я чуть с ума не сошла, Вилли! Мы все! Я так рада, что все обошлось. Врач говорит, что ты быстро поправишься!
В ответ он осторожно притягивает меня, показывая, чтобы я легла рядом. Благо, кушетки в этой клинике позволяют, хоть бочком, но расположиться вместе. Скидываю обувь и послушно забираюсь к нему, стараясь касаться только руки.
Мы молчим, и я слышу только равномерное гудение больничной техники. А затем и глубокое спокойное дыхание Вила. Он засыпает. Мальчик мой, измучился.
— Виолетта, можно тебя? — в дверь заглядывает тетя Эмилия.
Мягко отлипаю от теплого Вила, и выхожу в коридор вслед за ней. Мы присаживаемся в зоне ожидания и она протягивает мне стаканчик кофейного кипятка из автомата.
— Дорогая, — сладко начинает она, — Мы все очень рады, что мой племянник пришел в себя. Благодаря, в том числе, и тебе, — нехотя признает она. — Но ему сейчас нужен покой. Никаких волнений.
К чему она клонит?
— Мы с Альбертом только что очень повздорили, — делает паузу, — Ты наверняка знаешь, какие отношения у Вильгельма с отцом….
— Знаю.
— Так вот, в свете последних событий Альберт пообещал Вилли оставить его в покое. Освободить от обязанностей в фирме и перестать как-либо принимать решения за него.
— Это прекрасно, — восклицаю.
Я знаю, как Вилли рвался к свободе.
— Я бы не спешила с выводами, милая. Ты не знакома так близко с Альбертом! Ему нельзя верить. Это он сейчас вину за случившееся чувствует и готов сыну обещать что угодно, чтобы совесть свою успокоить, — заявляет заговорческим, — А как только Вилли оклемается, и давление прессы спадет, будь уверена, он устроит Вильгельму «сладкую жизнь».