С обеда сижу одетый и собранный на проходной, не в состоянии больше находиться в четырех стенах палаты. Дважды я порывался выйти во двор покурить, но каждый раз вспоминал вкус гари и дыма в носоглотке после ожога, и вместо предвкушения затяжки никотином к горлу подкатывала тошнота.
— Вот так, кажется, мы и бросили курить, Вилли, — горько ухмыляюсь сам себе.
К вечеру уже по темноте за мной в клинику прибывает Макс, на котором лица нет.
— Все настолько хуево? — ковыляю за ним по тусклому коридору, в котором пахнет хлоркой после вечерней уборки.
— Критическое состояние, — шмыгает носом Макс, пытаясь не подавать вида, что раздавлен.
Мы в полной тишине садимся в машину и, пока Макс отруливает от клинкики, я достаю телефон, втыкаю его в автомобильную зарядку и молча с пометкой «На операцию» перевожу ему на счет все, что успел отложить за последнее время на свой «побег».
Один хрен, в Германию я точно не лечу, а со своими заработками здесь я уж как-нибудь разберусь.
Мы останавливаемся у заправки. Я как покалеченный остаюсь в салоне, наблюдая через боковое зеркало за лицом Максимилиана, подсвечиваемым слабым светом табло бензоколонки. Он вставил шланг в тачку и под мерное жужжание заправочного насоса машинально просматривает уведомления в телефоне.
Вижу, как его лицо вспыхивает и глаза округляются, — он долистал до моего уведомления о переводе денег.
Макс трясущейся рукой показывает мне опустить стекло.
— Ты ебанулся, Фишер? Че началось снова?
— Бро! Я, бесспорно, конченный. Ты прости за тот случай, когда я баблом бросался, но сейчас речь не о тебе и не обо мне, — притягиваю его лбом ко лбу через открытое окно и смотрю прямо в глаза. — Ты возьмешь эти деньги, понял меня? Мою маму они не спасли, пусть спасут твоего отца!
— Ты уверен? — спрашивает растерянно. — Я не знаю, сколько буду рассчитываться с тобой.
— Мне они не нужны. Я больше не планирую убегать.
— Вы там еще оближитесь, блять! — орет какой-то мужик из машины сзади, нетерпеливо сигналя.
Такой момент киношный испортил урод, а я даже выйти и морду набить не смогу.
Макс выдергивает шланг и вешает на место, и, показав мужику средний палец, прыгает в тачку.
— Это было прям дерзко, — усмехаюсь сдержанному Максу. — Ты прям раскатал его.
— Пришлось, пока у тебя освобождение от физры, — на расстроенном лице друга проскальзывает улыбка.
Ржем, и нас обоих наконец-то отпускает после всего случившегося.
— Вил…, — начинает Макс.
Щас начнет лечить меня о том, что он не может принять такую сумму.
— Ниче, блять, слышать не хочу! — категорично пересекаю дальнейшую возможность выебываться, — Отца на ноги поставь, а там поговорим. Понял меня?
— Да. Спасибо, брат! — Макс поджимает губы, и дальше мы едем в полной тишине, где каждый думает о совсем и как умеет по-мужицки молится.
Макс высаживает меня у дома Виолетты.
— Ну, удачи. Сам дохромаешь до крыльца?
— Да, езжай, — потираю вдруг вспотевшие ладони.
Пытаюсь открыть эту калитку, но она не поддается.
— Слушай, давай я все-таки подожду тебя, тут свет в окнах не горит даже. Ты уверен, что Летта Санна дома вообще?
— Я уже ни в чем не уверен, — цежу, поднимая глаза на явно опустевший дом.
_____
Стратуем новую неделю, друзья! Запасайтесь валерианкой и комментариями.
Увлекательного чтения с нашими эмоциональными ребятками Ви и Ви.
Глава 45. Виолетта
Мне казалось, что самого дна горечи я достигла, когда Лисицын спалил мою подсобку, а я наивно поверила, что это Вильгельм. Непроходимый мрак, когда все коллеги были настроены против меня и пытались приписать огромный долг, казалось, поглотил меня целиком. Казалось, что я умерла.
Казалось.
Ведь по сравнению с тем, что я чувствую сейчас — та выжженная пустыня в душе теперь кажется цветущим оазисом.
Если в той ситуации я была лишь ничего не подозревающей жертвой, то нынешние страдания — это мой осознанный выбор.
Вильгельм все это время планировал отъезд в Германию, не говоря мне ни слова. Это и был его план, которым он так и не поделился.
Теперь его слова о том, что «вскоре все изменится» и что «как прежде уже не будет» вдруг обретают смысл. Какая же я дура, что не поняла этого сразу.
Выйдя тогда из клиники, я поняла, что больше не смогу вернуться сюда.