— Ну, судя по скорости, нам времени на три таких хватит, — подначивает меня.
И да, я еду медленнее, чем обычно, и заведомо дважды свернул не туда, чтобы дорога длилась дольше.
— Что ты хочешь знать? — поворачиваюсь к ней.
В темноте у нее поблескивают глаза и губы. Красиво.
— Из-за чего у вас не ладятся отношения? — моя тактичная Виолетта бьет всегда сразу в самое сердце.
Пару секунд собираюсь с мыслями, думая, стоит ли делиться с ней этим.
— Прости, я, наверное, слишком личное спросила, — Олененок начинает суетиться и запинаться. — Не отвечай, если не хочешь.
— Он всегда был уверен, что я не его сын, — решаюсь рассказать ей. — И сейчас уверен.
— П-п-почему? — она подскакивает на месте.
— По его мнению, что-то там не совпадало в сроках маминой беременности. А еще он вечно как параноик подозревал ее в неверности. Мама была сильно младше, и ему казалось, что….
— Я поняла.
— И еще, ну, типа, я родится не похожим на него….
— Что за ерунда? Младенцы вообще похожи на лежачий кабачок! Почему он с его деньгами не сделал ДНК-тест? — искренне возмущается.
— Сделал. Но не в раннем детстве, тогда наша семья жила обычно. Он отвел меня на тест гораздо позже, когда мы переехали сюда, и дела пошли более менее в гору.
— Сколько тебе было?
— Тринадцать, наверное…. И это было унизительно. Я молился, чтобы оказаться не его сыном, честно. Тогда бы мой детский мозг хоть как-то смог бы оправдать его ненависть ко мне.
— И что тест? — Виолетта не дышит.
— Его я сын, — говорю нехотя. — Но растил он меня как чужой придаток.
Говорю, и чувствую досаду от отторжения, которые я всю жизнь видел от отца. Виолетта молчит, но внимательно смотрит, развернувшись ко мне всем телом.
— Если будучи ребенком я пытался быть идеальным сыном, чтобы меня наконец признали и полюбили, то, повзрослев, я начал привлекать внимание иным способом. Не очень хорошими, как ты понимаешь.
— Тот факт, что ты его родной ребенок ничего не исправил?
— Сделал только хуже, наверное, — бросаю быстрый взгляд на загруженную Виолетту.
Она обдумывает мои слова и выдает: —К прежней ненависти примешалось его чувство вины?
— Именно! И поэтому он решил, что тест фальсифицирован…. Что мама заплатила кому-то.
— Жесть.
— Ему было легче считать, что он благородно пригрел маленького ублюдка, и гнобить всю жизнь маму, пока она не слегла, чем поверить в сранный тест, и в собственную неправоту.
— Почему мама не ушла? — тихо спрашивает Олененок.
— Время было другое, Виолетик. Тем более мы переехали не пойми куда. Я слишком неосознанным еще был, чтобы задавать ей такие вопросы.… Мама максимально ограждала меня от отца, когда она была живой, я получал двойную порцию любви от нее. А она двойную порцию ненависти от отца: за себя и за меня.
— Ее поэтому не стало? — спрашивает почти шепотом.
— У нее с детства были проблемы с сердцем, но она вполне могла бы прожить счастливую жизнь, если бы эта жизнь была спокойной.
— Вильгельм, я… очень сочувствую. Это просто ужасно, — даже в темноте я вижу, как блестят дорожки слезинок на ее щеках.
— Эй-эй! — нахожу ее ладонь и накрываю своей правой рукой. — У меня не было в планах доводить тебя до слез, Олененок. Только до чего-нибудь другого.
Думаю, что сейчас она начнет меня отпихивать и возмущаться. Но вместо этого она вплетается своими пальцами в мои, и прижимается зареванным лицом к моему плечу.
И это пиздец как мило. Жаль у меня нет третьей свободной руки, чтобы тоже обнять ее в ответ.
Мне кажется, я превратился в каменное изваяние, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть момент. Мы просто держимся за руки, а я готов обоссаться от счастья. Кожа горит там, где наши ладони соприкасаются.
— Это даже слушать больно, каково было тебе, — шмыгает носом Виолетта.
— Так, Олененок, все, харэ рыдать! — говорю строго, а сам чувствую, как под кофтой разгоняется сердце.
— Прости, что завела этот разговор, — отлипает и вытирает лицо рукавами.
Хочется кричать, чтобы она немедленно вернулась на место: положила на меня голову и не отпускала мою руку.
— Нет, наоборот…, мне даже как-то легче стало.
— Ты не хочешь сделать повторный тест? — выдает идею Виолетка.
— Честно, не думал об этом. Бесполезно доказывать наше родство.
— А вдруг это что-то изменит? — моя наивная Виолетта думает, что мир розовый.
— За руку держать меня обещаешь в лаборатории? — подмигиваю.
— Дурак!
Да, с моими шуточками она быстро приходит в себя, делает вдох-выдох, и еле заметно отсаживается подальше.