— Поговорим? — спрашиваю, удивляясь самому себе, потому что мне титанических усилий стоит держать себя в руках. Хочется варварски закинуть Диану на плечо, бросить в машину и укатить туда, где нас примерно вечность никто не потревожит.
— Давай, ты же по-другому не отстанешь, — она вздыхает так тяжело, что в моей груди что-то неприятно сжимается. Но вместе с тем растет и негодование. Почему я вдруг должен отставать от своей жены? У меня вообще был план на месяц вперед, а приходится подстраиваться под обстоятельства. Жизнь, чтоб ее, обожаемая и непредсказуемая.
— Без колкостей, Ди, я ни черта не понимаю, — подхожу ближе, по привычке тянусь к ее руке, но Диана прячет руки в карманы, отводит взгляд в сторону. Бьет сильнее, чем оглушает снаряд, потому что разрыв не снаружи, а внутри.
Перед глазами мелькают белые яростные вспышки. Жмурюсь и, сжав руки в кулаки, глубоко дышу. Сейчас не время давать эмоциям выход. Сначала надо разобраться, потом уже отрываться в зале или на спарринге. А лучше в постели с женой, но что-то мне подсказывает, что хрен мы туда в ближайшее время попадем.
Все-таки беру ее под локоть и веду в сторону своей тачки. Диана вряд ли сбежит, я скорее просто придерживаю, чтобы она не упала на скользкой парковке, даром что бизнес-центр, а песка насыпать не могут — прикатанный снег блестит в свете фонарей.
— Куда мы? — Ди не упирается, просто идет рядом, позволяя себя вести. Мне дурно от этой ее обреченности. Тотальное принятие — это последняя стадия, после которой человек ломается. Злость, борьба, истерики — это только начало, самая сочная верхушка. Смирение — финал.
— В мою машину.
— А моя?.. — спрашивает растерянно, оглядываясь на свою малолитражку.
— Потом с ней разберемся. Если что, пригоню, — бросаю раздраженно. Значит, машина ее волнует больше, чем я. Пиздец, приехали. Обалдеть радостно вернулся домой. Пыхчу уже как паровоз, каждая мышца в теле напрягается. Я как разъяренный бык перед корридой. Только вот если тореадор ждет, когда начнется представление, то Диана просто машет красной тряпкой не переставая, будто намеренно издевается надо мной.
— Я никуда не поеду с тобой, — она останавливается и не двигается. Я тоже торможу, поворачиваюсь. Мы напротив друг друга, глаза в глаза, у обоих искры полыхают — мои горячие и яростные, у Дианы — белые и колючие, как от бенгальских огней.
— Я и не прошу. Моя уже прогрета, будет теплее. Особенно если ты никуда со мной не поедешь. — Намеренно выделяю последнее предложение. Слова даже произносить больно, а слышать от нее — убийственно.
Почему ты отказалась от нас, Ди?
Снимаю сигналку и веду жену к пассажирской дверце, открываю и жду, пока она сядет. Это тоже наш привычный ритуал. Диана поджимает губы, тоже помнит. И вроде бы банальная вежливость, но для нас все гораздо глубже.
Тоже ныряю в салон. Спешу, потому что впервые в жизни боюсь, что Ди уйдет. Вот так, пока я буду обходить машину выйдет и моментально исчезнет. Идиотизм какой-то, даже если она решит уйти, далеко не сбежит. Она на каблуках, я нагоню ее в два счета, но сердцу не докажешь. В голове я уже проиграл худший сценарий. Это работа накладывает отпечаток — там всегда веришь и надеешься на лучшее, а готовишься к тотальному кабздецу.
Запускаю двигатель и врубаю печку на максимум. Наморозило перед Новым годом хорошо, праздник будет снежным, если снег продержится еще неделю. Диана снимает шарф и поправляет волосы. Она смотрит прямо, в лобовое, а я пялюсь на нее. Красивая, как с картинки или с обложки журнала. Жгучая брюнетка со смуглой кожей. Стройная, ладная. Я ее трогать хочу, обнимать, целовать, в руках сжимать. А приходится только стискивать руль сильнее.
Тишина оглушает. Мы тонем в ней, она вязкая, противная. Слишком много в нашем молчании таится. Я собираю слова в голове, чтобы они сложились в предложение, в котором нет претензий, хотя все мое поведение сейчас — одна сплошная претензия. Диана нервничает — теребит пальцами край шарфа. Вопреки всем доводам здравого смысла накрываю ее руки ладонью. Ди ледяная, включаю подогрев сиденья на максимум.
Внутри все переворачивается. Я дико соскучился, и ничто не изменит этого факта. Наше прикосновение ощущается как самое правильное явление в неправильном мире. Мы сталкиваемся взглядами. Смотрим, смотрим, смотрим. Ищем ответы друг в друге и не находим. Молчание растягивается как жвачка.
— Почему ты ушла? — голос вкрадчивый, я сжимаю ее руки сильнее.