Глава 6
Забившись под полати, Соня вполголоса ругалась. В дело шли слова диковинные и замысловатые, заботливо складируемые в памяти с юных лет. Такой багаж был не то чтобы полезен, но…
За стенами избы творилось настоящее светопреставление. Дикие крики, рев, всполохи костров, грохот, звон оружия – хаос, от которого и безумие за спасение покажется. Потерять бы сознание и проваляться без чувств, пока все это не закончится. Да не теряется, клятое! Даже в глазах не темнеет. А стоило бы. От одних звуков, доносившихся с улицы, стыла кровь и начинала дергаться нервно губа.
Окна были закрыты крепкими ставнями, но в щели просачивалась вонь сжигаемых трупов разной степени мерзотности. Сразу накатила дурнота. Об обмороке подумалось с радостью, однако дело обошлось старым ведром и извергнутым туда ужином. Мысль, что она оказалась в большой заднице, и выбраться живой отсюда вряд ли удастся, утверждалась в вербальной обманщице все сильнее. Если первая ночь прошла более-менее спокойно, то сейчас побоище разыгралось не на шутку. Кто кого там добивал было неизвестно. Может, она вообще одна осталась в живых, а повсюду рыщет в поисках добычи нечисть всех мастей. Соня даже всхлипнула. Молодая, красивая, умная – и ни за что пропадает...
Что-то несколько раз ударилось о стену дома, затем впечаталось в дверь. Девушка вскрикнула. Схватив со стола чугунок, спряталась за печкой. Дверь сотряслась от стука.
– Эй, внутрях, живо отворяй! – заорал кто-то.
– С какой радости? – пугливо спросила Соня.
– Что б я тебе помочь смог! – человек по ту сторону двери явно негодовал.
– А ты кто? – продолжала допытываться девушка. Не такая она доверчивая, чтобы пускать в дом кого ни попадя. Откроешь дверь, а потом тобой ужинать станут.
Ее подозрения подтвердил раздавшийся поблизости вой. Потом что-то хрястнуло, ухнуло. И голос за дверью заорал с большей яростью.
– Отвори, дура, иначе плюну и уйду!
Подобный довод заметно прибавил весу словам горлопана. Оставаться одной более не хотелось, и Соня решила рискнуть. Держа в левой руке чугунок, правой отодвинула осторожно засов. В дом ворвалось нечто страшное, со всклоченными волосами, перепачканной золой мордой, в залитой кровью одежде. Удержала девушку от крика только отборная ругань, которой Соню обложил вбежавший мужик, принятый ею за одно из чудовищ.
– Что ни баба – то дурище, каких свет не видывал! Чего сидишь, сопли жуешь? Не видишь, что на улице делается? Вали отсюда поскорее к дому старосты, пока нечисть тебя не... гм... В общем, там защитят.
– Норгрим велел ждать и не высовываться. Он, знаешь ли, монах!
– Меня монах и послал за тобой. Останешься – сгинешь. Твари частокол проломили, ща хлынут потоком.
Мужик подхватил ее под локоть и потащил за собой из избы. На крыльце сунул в руку окровавленный тесак.
– Сладишь?
Соня оружием не увлекалась, даже больше того, старалась держаться подальше от всего острого, стреляющего, взрывоопасного, но сейчас крепко стиснула рукоять. Пацифистские принципы как-то враз померкли перед желанием уцелеть. Мир во всем мире пока подождет.
Норгриму приходилось непросто. Как человек, приближенный к богу, он ощущал каждое колебание, каждую аномалию, уродующую природу. Это было тяжело описать словами, но по ощущениям больше всего походило на крохотные ледяные иголочки, впивающиеся в кожу. Раньше редко приходилось испытывать подобное, потому как стены монастыря в Альтемере покидал нечасто, а в святое место нет хода злу... Теперь же зло окружало его, как древний необъятный бор окружал крохотную деревушку.
Монах обильно потел, то и дело почесывал запястье под перчаткой. Вот еще одна причина для беспокойства. Зуд становился нестерпимее с каждым днем.
Срочно требовалась разрядка.
Несмотря на совет Ахеля провести ночь в доме старосты, монах выбрался на крыльцо. Где-то на востоке громыхало, поднявшийся ветер превратил дождь в сущее наказание для любого бедняги, оказавшегося на улице. То тут, то там разгорались стычки, костер вовсю чадил, наполняя воздух вонью паленой шерсти и плоти. Наемники резали, кололи, волокли баграми, охотники стреляли и рубили топорами. Едва минула полночь, а волна нечисти уже перехлестнула частокол, растеклась по деревушке. По ту сторону деревянного заграждения лес кипел жизнью.