Род старался держаться в тени и не попадаться на глаза давешнему знакомому капитану, столь дерзко разговаривавшему с Торадом. Среди жулья верховодил Бортислав, старший лесовик. Он и держал ответ перед капитаном.
– Вот такие дела, служивые, – закончил рассказ Бортислав, стерев со щеки полоску сажи. – Ушли еще по росе, и не вернулись. Мы, как и было условлено, страхолюдов пожгли, солью костяки присыпали. Все, теперь можем идти на все четыре стороны.
– Стой, борода, – ответил капитан. – Почем мне знать, что вместе со страхолюдамы вы не спалили и честной народ? Куда ни гляну – везде рожи разбойничьи. Охотники где, где староста?
– Утек староста, – буркнул лесовик. – Умный, зараза. Почуял, что тут не медом пахнет – и был таков. А охотники во-о-он в той хибаре обедничают. У них и мясо, и хлеб белый, и яйцы, а мы тут сухари да сало жуем, скоро животами маяться будем от дурных кушаний.
– Ух, да ты никак из благородных? Сало тебе не еда? В каталажку снова хочешь, похлебку из шкур и копыт лопать? А? Что? Не хочешь? Тогда сиди на жопе ровно, пока не разрешу из деревни уходить, понял?
– Как тут не понять, – Бортислав покосился на два десятка гвардейских копий. – К северу от деревушки стали обозом Волки Фарса. Там их человек двадцать, за главного интендант. Можете и их допросить, если не верите мне и охотникам.
– Допрошу. Если твои слова подтвердятся – отпущу вас через пару дней, имею на то право. И грамоту королевскую выдам. Не дай бог, ты набрехал хоть на щепоть – за бороду вздерну. Вас всех это касается, сукины дети.
Род мог лишь посочувствовать лесовику, капитан был зол, как оголодавший пес. Такой любого укусит, дай хоть крохотный повод.
Сам Ловкач решил переждать в амбаре, подальше от досужих глаз. Он без проблем разжился новой удобной одежкой из охотничьих изб, умыкнул полтушки гуся на кухне и кусок ржаного хлеба.
К вящей досаде, амбар уже облюбовали «слепой» старик и бард. Дед явно оставил все силы в ночных стычках и кулем лежал в соломе, постанывая и пуская слюни. Паренек изводил лютню. Заметив незваного гостя, подхватился и вынул из сена рогатину.
– Эй, проваливай отсюда! Это мой амбар. Наш, вернее. Ну, чего встал, уматывай, покуда цел.
– Ваш? – Род улыбнулся. – Охотники и их семьи другого мнения.
Он подошел ближе, чтобы лучше видеть старика и взбалмошного музыканта.
– Куда прешь, дурак?! – завопил бард, потрясая рогатиной. – Убью!
А ведь и вправду убьет, вдруг понял Ловкач. За две ночи страха, боли и смертей вокруг мог и ошалеть. Ткнет в пузо – и поминай, как звали…
– Вот что, дружок, – Род бросил мешок с наворованным добром на пол, – в деревню вошли гвардейцы. Если увидят, что ты здесь рогатиной размахиваешь – повесят на воротах. Брось эту хреновину в канаву. А потом отыщи котелок, в котором нам кашу приносили. Старик того и гляди помрет, надо накормить его чем-нибудь горячим. У меня гусятина в мешке, пара луковиц, хлеб, сухари, сало и мучнистый клубень с кулак размером. Состряпаем похлебку. Придут гвардейцы – отбрешемся, что не вхожи в бандитский альянс, сами по себе тут. Дедульку вон лечим.
Как ни странно, бард послушался. Он хоть и вел себя нервно, явно не спал пару ночей, но соображал хорошо. По-своему, но хорошо. Кинул рогатину, прикатил котелок. Даже поленьев раздобыл.
Род тем временем сходил к колодцу, набрал воды.
Вскоре от амбара потянуло запахом гусиной похлебки. Было приятно сидеть, помешивать варево палкой и смотреть на огонь, на душистый пар.
– Я неплохо стряпаю, – доверительно сказал Род, – в юности часто на кухнях ошивался, помогал поварам… Вот, смахни-ка пену и выплесни на угли… ух, как запахло-то! В общем, не бойся, не отравлю. Как тебя звать-то?
– Сунгерн.
– Странное имя. Ты откуда?
– Из славного города Фейлтонелла.
– Ба! Зевара-Гровд, так ведь?
– Он самый.
– И как там, в независимых землях? Боитесь гнева Верховного Прелата?
Парень усмехнулся, тренькнул по струнам, словно собирался начать песню. Но вместо этого ответил:
– Нужен он нам, как корове плюмаж. Живем по чести, как было положено Герольдом, в пояс никому не кланяемся, и уж подавно не бухаемся на колени. Радуем бога музыкой, живописью, ремеслами. Свобода – вот наш выбор!
– Ну-ну, хватит. Без пафоса давай, нормально же общались. Бери лучше миску и накорми старика. Хлеба накроши! Мясо не тронь. Мясо для нас.
Род мог бы и целого гуся умять, но пришлось делиться. С жадностью, хлюпая соком, вгрызся в жесткое мясо. Птаха оказалась не первой молодости, но с бульоном и при хороших зубах уплеталась за обе щеки. По рукам стекал струйками сок, пачкал новую рубаху и штаны, а он ел и ел, разгрызал и выплевывал кости. Потом долго пил юшку, размачивал сухари.
Вдруг поймал на себе удивленный взгляд Сунгерна. Тот накормил старика и укутал подранным лоскутным одеялом.
– Чего вылупился?
– Ешь как собака, – бард покачал головой.
– Скорее как волк, – брякнул Род и почувствовал, что аппетит безнадежно испорчен.