Ставням давным-давно надлежало отвалиться и сгнить на земле, но кто-то укрепил их досками. Тоненькими, ветхими. Род легко их сорвал, орудуя ножом. На мгновение он все-таки дал слабину, оглянулся. Пень кружил между людьми, не решаясь на кого-нибудь напасть. То с одной, то с другой стороны на него сыпались удары. Урон наносил лишь топорик, зато остальные явно бесили чудовище. Корней у него поубавилось, так что основную угрозу несла глухо хлопающая пасть. Кора блестела от масла – лекарь явно не поскупился.
Ухмыльнувшись, Ловкач повернулся к окну и встретился взглядом с парой желтых зрачков.
В следующий миг его рванули вперед, приложили о подоконник, рванули снова, забрасывая в окно. Удар об пол был настолько сильным, что доски прогнулись, треснули, и Род оказался зажат в обломках.
Над ним нависло жуткое лицо, сочетающее человеческие и волчьи черты. Лоб, волосы, овал глаз – как у обычного человека, разве что кожа бледновата. Дальше – хуже. Нос сросся с нижней губой, из-под которой выглядывали клыки. Нижняя челюсть вытянутая, непропорционально широкая; с губ капала слюна. Огромные желтые глаза сверкали в полумраке, в них закипала то ли ярость, то ли демоническое веселье.
Омерзение и страх сковали парня, он не мог пошевелиться, вырваться. Сумел лишь зажмуриться…
– Почему ты пришел днем, мой мальчик?
Он отказывался верить в то, что подобная тварь может разговаривать красивым женским голосом.
– Ночь – наше время. Моя кровь не одарит тебя силой днем, не превратит в оборотня разумного. Ты ведь не хочешь стать безмозглой тварью? Вечная жизнь тебе больше по душе, правда?
Тяжелый звериный дух заставил Рода содрогнуться, лицо обдало жарким дыханием.
– Не станешь противиться, если хозяйка отведает крови? Самую малость, губы смочить.
Коготь коснулся шеи, прочертил небольшую бороздку. Ловкач почувствовал, как горячие капли текут за ворот рубахи.
– М-м-м, запах жизни. Никакое вино не сравнится. Его можно смаковать вечно, и никогда не пресытиться.
Дыхание стало жарче, оно будто опаляло лицо и разгоряченную кожу… В следующий миг тварь отпрянула, истошно завизжала. Фырканье, булькающий кашель и звуки тошноты наполнили избу.
Амулет! Тварь во всю силу вдохнула не запах жизни, а амбре амулета, изготовленного Генком.
Возможность! Вероятно, последняя.
Род с трудом поднялся на ноги, утер кровь и покосился на Мелвиль. Она вжалась в угол, размазывая по лицу слезы и тщетно пытаясь побороть приступы кашля. Ловкач размотал самодельное било, крутнул, попробовал ударить. Попал. На месте удара тут же проступил ожог, завоняло паленой шкурой. Женщина взвизгнула, бросилась на Рода так резко, что тот и охнуть не успел. Его протащило по полу, швырнуло в стену. Снова вздернуло едва ли не до потолка и припечатало о доски. Он чувствовал себя листочком, который треплет буря.
Но малефик не прикончила его.
– Ты ответишь за каждый удар! – послышался дрожащий от злости и боли голос. – Когда станешь моим рабом, я отыграюсь за все, несчастный дурак.
Ловкач рванулся в сторону, попытался ударить железной чушкой, но получилось неловко. В ответ прилетела такая оплеуха, что во рту стало солоно. Пол и потолок поменялись местами, Род вновь грянулся о стену и сполз в кучу рухляди. Язык нащупал обломки двух зубов и разорванную щеку.
Как ни странно, лежа на животе и пытаясь понять, почему до сих пор жив, Ловкач отчетливо видел малефика. Она стояла в трех шагах от него, прижимая руку к ожогу. Женщина явно разрывалась между желанием растерзать глупца и пониманием того, что он нужен ей.
– По… эму… я? – выплевывая кровь, пробормотал Род.
– Что ты бормочешь, ничтожество? – Мелвиль подошла ближе. – Лучше прикинься трупом и не смей даже шевелиться до полуночи. Клянусь, я выпотрошу тебя, намотаю кишки на шею и подвешу за них на ближайшем дереве! Тебя будут клевать птицы, черви выжрут глаза, но ты не издохнешь… А потом я утащу тебя в лес Шу. До самого Эпохалипсиса продержу в зловонной канаве, где гниют такие же дураки.
– Почему я? – Ловкач сумел оторвать голову от пола. – В деревне было полно народу… чего ко мне прицепилась, подстилка демоническая?
В ответ Мелвиль залилась хохотом. Но сказать ничего не успела. Вначале в окно влетел искромсанный пень, а вслед за ним – стрела. Взметнулось к потолку пламя, дым повалил темными, едкими клубами.