Вот именно поэтому, когда горький дым разъедал глаза, лез в рот и горло, а воздух дрожал от треска полыхающего огня и воя малефика, в голове у Рода вновь вспыхнул образ костяшек, столкнувших его с нормального жизненного пути.
Но времени на жалость к себе не осталось. Ловкач пополз туда, где, по его убеждению, находилось окно. Огонь лизал лицо, волосы, брови, пытался перекинуться на одежду, но Род все равно полз и полз, пока головой не уткнулся в стену.
Руки нащупали лишь трухлявые доски, за которыми крылись осмоленные когда-то давно бревна сруба, труха и грязь. В груди поселилась боль, в голове – отчаянье. Не хватало еще изжариться, как гусь для праздничного стола!
Он пополз дальше, пытаясь кричать, но вместо этого захлебывался кашлем. Вытерев глаза, все же увидел просвет в дымном мареве и начал пробираться туда…
И по дороге едва не угодил в лапы к Мелвиль. Оборотница точно ухватила бы его за ногу, но не сумела перебороть страх перед бушующим огнем. В ее глазах застыли досада и ненависть.
– Прости, дорогуша, – пропыхтел Род. – Но мне по душе солнце и погожие весенние деньки. Счастливо оставать…
Он не договорил, поскольку остатки кровли рухнули и едва не размозжили ему черепушку. Попало по плечу и оцарапало щеку. Ловкача чудом не зажало в ловушке, он сумел-таки откатиться в сторону. Оборотница будто растворилась в дымовой завесе, а парень пробрался к окну и, едва выставил руки наружу, как его тут же вытащили на воздух.
Кашель еще долго терзал грудину и горло, даже вода из фляги не помогала. Пока над ним возились Хорг и Сунгерн, лекарь собрал все бутыли с маслом и, запихав в мешок, зашвырнул в дом. Огонь взревел еще сильнее, а дым через проломленную крышу повалил черными клубами.
– Вряд ли малефик выживет, – уверенно заявил он. Затем осмотрел Рода, присвистнул: – Идти сможешь?
– Уж точно не сейчас…
– Придется потерпеть, нельзя оставаться здесь ночью. Сам видел, что по лесу бродит! Не хотелось бы натолкнуться на упыря или лешака.
Роду смастерили костыль, перевязали раны. Хорг напоил отваром, а Генк дал комок трав, посоветовал разжевать и получившуюся кашицу держать под губой.
– Будет жечь, зато на время притупит боль. Это дрянное снадобье, но ничего лучшего дать не могу. Терпи.
А что еще оставалось? Род и терпел. Плелся, как дряхлый дед, но внутри ликовал. Так или иначе, они прикончили мерзкую тварь. Есть чем гордиться! За такое дело можно просить милости и даже небольшого вознаграждения у церковников. Тем более что и во лжи его не обвинят – стоит лишь заручиться поддержкой лысого монаха. Жизнь определенно налаживалась!
Он оглянулся на полыхающую избушку, усмехнулся.
– Удачно поохотились, а?
– Как сказать, – пожал плечами Хорг, – мы еще не в деревне. Вот скину сапоги, завалюсь на лавку возле очага… тогда, пожалуй, немного порадуюсь. А пока извольте шевелить ногами, иначе придется ночевать в лесу.
Ахель ярился. Вначале обложил по матушке Фарса и посулил нажаловаться гвардейскому офицеру. Капитан наемников стоически принял ругань, покивал, пообещал больше не безобразничать и потихоньку вышел из дома старосты, оставив носителя глифов в одиночестве.
Тот не хотел ни есть, ни пить. Вернее, напиться-то было бы не лишним, чтобы унять боль в ногах и хоть ненадолго забыть про усталость, вот только обстоятельства пока не позволяли расслабиться. Ловкач пропал! А ведь всего два дня назад валялся на кровати при смерти! Теперь же, как сквозь землю провалился, и неизвестно, вернется ли вообще. Чтобы успокоиться, неплохо было бы пригубить настоя из пустырника или ромашкового чая… да вот только вместе с Родом утек и лекарь.
– Сучьи дети, – Ахель уселся на табурет, скинул сапоги и принялся разминать ноющие ступни. – Все испортят, все переговняют. Тьфу! Поганое время… поганая жизнь…
Ему было одновременно стыдно и противно за то, что учинил Фарс. Девка, конечно, и вправду мерзкая, ведет себя хуже бывалого каторжанина, но все-таки она носительница глифа! Жизнь положит за общее дело. Негоже так с ней, негоже…
С другой стороны, где еще отыскать бойцов, не боящихся идти в подземный город? Нельзя с ними ссориться, иначе опять придется нанимать невесть кого. Волков потрепали, чтобы восстановить отряд потребуются немалые средства и куча времени, но даже в нынешнем состоянии они – лучшее, что можно получить за деньги в этой части света. Хлопоты, хлопоты и снова хлопоты! Передышку бы. На месяцок. Или недельку. Да хоть пару дней бы поседеть перед камельком, заботясь лишь о том, чтобы стакан был полон, а мясо на тарелке не слишком сухое.
Дверь распахнулась, в комнату вошла Такки. Явно навеселе, потому что глаза сверкали дурной радостью.
– Где подранок? А ты чего расселся? Сам же громче всех верещал, что ритуал немедля проводить надо.
– Убежал наш подранок, – пробурчал Ахель, натягивая сапоги. – Вместе с лекарем молодым.
– Снюхались, засранцы, – девушка уселась прямо на стол. Несмотря на задор, было заметно, что раны и усталость довели ее до предела. – Что делать будем?
– Ритуалом займемся.
– А помощник монаху?
– Esys’abeld.
– Что?!
– Выхода нет. Навешаем ей лапшу на уши, уговорим поучаствовать в ритуале. Получится привязать ее к глифу – хорошо. Не получится… что ж, мы ничего не теряем. Тогда Норгрим будет путешествовать один, и когда все-таки рехнется, никто у него глиф не выкрадет, как предречено Герольдом.
– Соня сможет вернуться домой? – Такки недоуменно посмотрела на Ахеля. – Вряд ли она захочет торчать здесь еще невесть сколько.
– Я все обдумал. Глиф ее привяжет к Айервею и всем… хм… особенностям нашего мира. Это жестоко и подло, но, в самом деле, не просто же так девушка оказалась здесь! Может, в этом как раз смысл ее появления – разделить ношу.
– Все сходится, пожалуй. Так и так у нас получается парочка проклятых. Не будем медлить?
Ахель кивнул.
– За дело. Хочу как можно скорее уехать отсюда и в ближайшие пару лет не возвращаться в Брейфорст. Хватит с меня дождей и лесов.