Глава 23
Они поцеловались. Бесстыдно, жадно, без капельки сладкой романтики, скорее похотливо, как любовники. Слов тоже не было – только короткое представление от герольда подземного мира.
Затем принц рассмеялся, левой рукой завел за ухо прядь отросших русых волос Такки.
– Когда мы виделись в последний раз, ты была похожа на мальчишку, – он прищурился, на небритом лице проступило нечто по-лисьи хищное. – Сейчас ты мне нравишься больше.
– Тогда вели привести брадобрея и найти мыло, – девушка беззастенчиво уселась за стол и принялась наворачивать нехитрую снедь. Пробубнила с набитым ртом: – Длиннее волосы – больше вшей… Слыш, музыкант, садись, не стесняйся. Мы с утра не евши.
Сунгерн примостился на бочке, замещающей в подземелье стул. Кресло было лишь у принца, вернее, не кресло, а вполне себе трон. Нелепый, как и все подземное королевство, и какой-то неуместный.
Зал был хорошо освещен, стены затянуты материей разной степени дороговизны и чистоты, на полу лежали истоптанные ковры. От очага тянуло жаром, а дым всасывался в крохотное отверстие в потолке и уносился на поверхность. Четверо стояли вокруг стола – при саблях, в матерчатых полумасках и кожаной броне, что под стать пехотинцам Гамбалафорста.
Принц уселся на трон. Не шибко чистая парчовая одежда мерцала золотым шитьем. Принц закинул ногу на резной подлокотник и, поигрывая кисточкой от шелковой подушки, сказал:
– Я тебя ждал. Соскучился.
– Знаю. – Такки отпивала из крохотной чарки маленькими глоточками, всякий раз морщась и прерывисто дыша, будто пойло ее обжигало, заедала жирными кусками мяса. – Но твои хотелки, увы, отнюдь не самое важное, что есть в моей жизни.
– Обидно.
– Так это правда, а она похуже розг…
Сунгерн отломил кусочек лепешки, понюхал. Отдавало кислятиной, но, кажется, это была настоящая пшеничная лепешка, какие на рынке продают за медяк пару. Есть можно. Вот мяса лучше не касаться, крысятина, не иначе. Бобы? Сойдут. Стебли фасоли в чесночной подливке? Запросто.
– А чего твой друг носом крутит за моим столом? – голос принца полоснул, как нож. Владетель Клоаки наклонился, грохнул по столешнице культей правой руки. Насладившись произведенным эффектом, в голос рассмеялся. – Да ладно, чего с лица спал, музыкант? Принц шутить изволит. Жри, не бойся, ты здесь гость. И на мясо налегай, это хорошая говядина.
Такки и принц отправились обсуждать нечто важное в покоях владетеля, а Сунгерна предоставили самому себе.
Один из стражей вручил музыканту кувшин с водой, крошечный горшочек с медом и ломоть хлеба. Настоящего белого хлеба, еще мягкого.
Сунгерн жадно расправился с угощением, затем устроился на топчане, собранном из ящиков – достаточно широком, чтобы лежать на спине, но недостаточно надежном, чтобы сразу уснуть. Острый слух музыканта ловил шумы подземелий, и по большей части это были капли и журчание воды. Тени плясали на стенах каморки, навевая темные образы, но Сунгерн не осмеливался задуть каганец.
Все это мало походило на правду, но, сколько себя ни переубеждай, ничего не изменится – он на самом деле повстречал мифического принца воров. Где только слухи ни селили его, какими качествами ни одаривали, но все оказались как один ложными. Только одна деталь была верна – обрубок правой руки.
По легенде, принц воров, будучи человеком королевских кровей, вероятно даже братом одного из монархов протектората, выступил против властителя, за что был покаран и осужден на казнь. Но сбежал. А дальше – легенды, песни, сказки. Чем только ни занимался ушлый принц! Но вот беда, историям этим не одна сотня лет, значит, титул принца переходящий.
Сунгерн не собирался разбираться в иерархии подземного мира, но ради интереса следовало запомнить этот образ.
Понемногу он разомлел от сытости и духоты, витавшей в воздухе, и задремал.
Проснулся в поту, от тянущей боли в ноге. Поганый гвардеец! Ублюдка следовало размазать по стене ближайшего дома, но тот был не один, да и Сунгерн не ожидал такого подлого нападения. Конечно, при иной оказии он бы проучил поганца, но пока приходилось мириться с реальностью – нога препаскуднейшим образом болела. Да еще лютня разбита! В дороге было не до слез по верному инструменту, а теперь…
В каморку вошел человек с факелом в руках. Пламя высветило огрехи кладки, щербатые камни и слои раствора, выпирающие из швов. Все это указывало на то, что каморку отстроили уже в текущую эпоху, когда мастерство древних зодчих пустили по ветру.
Факел был вставлен в кольцо на стене, а мужчина уселся прямо на пол и принялся развязывать тесемки на мешке.
– Ты кто таков? – негромко спросил удивленный музыкант. Голос бы звучал увереннее, будь под рукой вилы или копье.
– Штанину закатывай, – пробурчал в ответ мужчина. – Меня подняли среди ночи ради важного охромевшего гостя… это ты, получается?
Сунгерн оценил, насколько он важный гость.
– Я, понятное дело.
Осмотрев рану, ночной гость присвистнул.
– Однако…
– Что такое? – всполошился музыкант. Дрожащим голосом спросил: – Гноится?
– Нет, не трясись попусту. Диву даюсь, насколько умело обработали. Кто работал? Не сочти за наглость, просто профессиональное любопытство.
– Зельевар высокого ранга. Мы вместе на ведьму охотились однажды. Вот он и врачевал, а потом деревенский травник следил.
– Заметна рука мастера, – мужчина плеснул на тряпицу пахучую жидкость из небольшой бутылочки и аккуратно принялся протирать рану, – о, так тут до кости, через мышцу… м-да, тебе изрядно повезло. Семь из десяти врачевателей ногу отсекли бы. И лишь один бы сумел так зашить.
– А остальные два? – Сунгерн облизнул пересохшие губы.
– А у остальных ты бы издох от гноя… Так, вода есть? Отлично, засыпь этот порошок под нижнюю губу и подожди, пока растворится. Швы пора снимать, но будет больно. Готов терпеть?
– Я три ночи оборонял деревню от порождений мрака, помог вернуть глиф хранителям, а после расправился с малефиком в кишащем ведьмами лесу, неужели ты думаешь, что я боюсь боли? – надменно проговорил музыкант, но, тем не менее, порошок принял.