Сам Ловкач ничего не соображал ни в травах, ни в алхимических приспособах, но, убаюканный радостными голосом, задремал.
Почти сразу он почувствовал на себе взгляд. Затем – зов. И лишь потом осознал, что еще мгновение – и перестанет быть собой навсегда. Рык забурлил в горле, стоять на двух ногах стало нестерпимо неудобно, а язык распух от жажды. Бесформенная полутьма, окружавшая его доселе, трансформировалась в парящие над землей деревья. Под ногами лежали бурые листья.
– Большая вода не спасет тебя, мальчишка, – послышался до тошноты знакомый голос.
Род обернулся. Мелвиль стояла в десяти шагах от него. Обожженная, страшная, но живая. Желтые глаза сверкали в полутьме, покрытые шерстью руки подрагивали.
– Теперь не уйдешь.
Ловкач проснулся, рывком скатился с кровати – она с лязгом ударилась о стенку. Род пытался кричать, но вместо этого выдал сиплый полувой, полукрик. Краем глаза заметил, как левая рука быстро уменьшается в размерах, ногти становятся короче…
Монах обернул его влажным полотенцем, напоил горячим пивом, принесенным из зала. Генк еще в предрассветных сумерках умчался к новым знакомым, пообещав раздобыть что-нибудь полезное. Род мало верил в силу его микстур, но все же согласился подождать до обеда.
Тем не менее, едва бледный утренний свет проник в комнатушку, Ловкач тут же принялся собираться в дорогу. Пошвырял вещи в мешок, затем раздал оставшиеся деньги Генку и Норгриму. Себе оставил совсем немного – как раз, чтобы добраться до монастыря и не опухнуть с голоду.
– В ту сторону плывут почти все суда, – он утер испарину со лба, – добраться не трудно. По дороге вызнаю точную дорогу. Я не могу ждать ни дня больше – эта тварь жива. Жива, понимаете? И теперь от меня точно не отвяжется.
Вскоре заявился Генк – взмыленный, не выспавшийся и нервный. Пользуясь новым оборудованием алхимички Фэль, он наскоро изготовил четыре микстуры.
– Вот эти три не дадут тебе уснуть, – объяснил он Ловкачу, выставляя на стол глиняные бутылочки. – Хватит дней на восемь, так что торопись – потом проваляешься в беспамятстве пару суток. Четвертая бутыль до поры до времени снимет усталость, но это вредно, так что пей в самом крайнем случае. Пятая… пятую я позаимствовал у леди Мартильды. Это яд.
Род мрачно кивнул, принимая пугающие дары.
Генк облизнул пересохшие губы, оглядел спутников.
– Есть еще кое-какие новости.
– Что стряслось? – спросил монах.
– Местные. Ждут нас в зале.
– Кормчего нашли? – вскинулась молчавшая доселе Соня.
– Хм… не совсем.
Обычно в такую рань никто не пил, но, тем не менее, зал был до отказа забит людьми. Стражи, горожане. Особо выделялась группа мужчин, сидевших в самом дальнем углу – лишь они пили брагу в столь ранний час. Рожи у них были, как про себя подметила Соня, будто из сериалов на НТВ.
– Кто хотел нас видеть? – спросил Норгрим, остановившись в центре зала. Из всего народа с ними поздоровался только уже знакомый страж.
От группы пьющих откололись двое мужчин. Оба в приличной одежде, но их бороды и волосы давно не знали прикосновения ножа.
– Прояснить кое-что надо, – проговорил один из них – щербатый. – Мы люди правильные, поэтому обратились к стражам. Хотя могли и втемную решить вопрос.
– Ага, держи карман шире! – тут же оборвал его старший страж. – Чуть что – всех сдам королевским гвардейцам, так что рот не раскрывай попусту.
Щербатый кивнул, но по глазам было видно, что ни во что не ставит угрозу представителя власти.
– Так вот, чужаки, дело надо решить немедля.
– Что за дело? – монах сложил руки на груди. – И с чего ты решил, что имеешь право требовать с меня?
Щербатый недоуменно оглянулся на соратников. Один из них, что сидел, привалившись к стене, чуть заметно кивнул.
– Глиф носишь? – спросил щербатый.
– Да, вот он.
Со всех сторон послышался встревоженный ропот, кто-то плевался, кто-то чертил в воздухе отгоняющие зло знаки.
– Ну, так вот – из-за твоего ссаного глифа ночью морские бабы наши лодки перевернули! Пробили днища – и на глубину! Весь груз утоп! Платите. Слыхали мы, носители глифов не из бедных, побрякушки носят всякие, артефакты Второй Эпохи иногда…
Страж перевел взгляд с щербатого на Норгрима.
– Есть что сказать?
– А что такое морская баба?! – изумился Генк. – И о каких артефактах речь идет?!
– Ну, – щербатый почесал подбородок, – как баба, только рыба. С хвостом чешуйчатым.
– Русалка? – усмехнулся зельевар. – Тогда мы платить и подавно не станем.
– Почему? – опешил страж.
– Русалки живут лишь в теплых морях, так что это ерунда какая-то.
– Хочешь сказать, я – лжец? – щербатый попер на Генка, сжав кулаки. – Отвечай, сукин сын. Я лгу, да?
– Стой! Стой, Морк! – рявкнул страж. – Пшел отсюда, поганец. Давай старшего сюда. Ты слишком тупой и горячий, чтобы такие дела решать. Эй, наместник, чтоб тебя!
Наместник был единственным, кто, по мнению Сони, не походил на разбойника. Держался надменно.
– Есть лодки, страж, – проговорил он, – а в лодках – дырки. Груз, а это соль, которую ждут в городах вдоль всего русла, истаивает на дне реки. Ты же видел утром испорченные лодки и щепу на прибрежных скалах?
– Видел, – кивнул тот. – Утлые, плохо просмоленные. Уключины ржавые.
– Да, старые, но мои. О чем разговор? Не было прежде такого, чтобы речные твари нападали на нас у самого острова. Значит, виноваты чужаки. Пусть платят.
– Нехитрое дело, – усмехнулась Соня, – дырок в лодках понаковырять! Откуда нам знать, что соль вообще была в тех лодках? Может, вы ее спрятали где-нибудь…
– Закрой рот, – наместник опалил ее взглядом. – Вот наше условие – или платите, или застрянете на острове. Что дадите, всему рады будем: серебру, побрякушкам – плевать, хоть бабу болтливую оставляйте.
– Ты, хамло…
– Страж, уймись. Можешь дуться, как индюк, изображая власть, но сам ведь понимаешь, что без моего разрешения ни один кормчий не возьмет их в лодку. Деньги до вечера должны быть у меня, понятно? Нет денег – нет кормчего.
– Денег ты не получишь, – спокойно ответил Норгрим. – А вот кормчего придется привести, иначе в скором времени на остров и правда поползут чудовища.
– И это славно, – наместник позволил себе улыбку. – Речные твари помогут стражу принять верное решение, он ведь не захочет потом отвечать перед властями, почему допустил такую напасть… да и откуда знает главу контрабандистского узла тоже придется объяснять, правда?
– Ну-ну, – осадил его страж, – еще поугрожай тут! Совсем охренели! Ща велю парням – все получите по дюжине плетей! Ишь, раздухарились! К старосте пойдем. Пусть он решает.
– Я никуда не пойду, – наместник покачал головой, – и этим выйти не дам.
По его команде остальные контрабандисты встали из-за стола и направились к монаху. Дорогу им преградили стражи. Все грозило перерасти в мордобой, но случилось кое-что неожиданное.
Порыв горячего воздуха пронесся по залу. Крепкую дверь сорвало с петель, разворотив косяк. Начищенный котел, заменявший вывеску, с гулом отбросило к забору, снеся по пути поленницу. Народ в страхе присел, кто-то юркнул даже под стол и лавки.
Соня покосилась на Ногрима. По лицу монаха тек пот, тронутый порчей палец был нацелен на толпу.
– Вы, кажется, не совсем понимаете, с кем имеете дело, – проговорила Соня, наслаждаясь ужасом, застывшим на лицах как контрабандистов, так и стражей. – Мы не просто заезжие чужаки, из которых можно вытрясти немного серебра.
Кормчий явился к вечеру.