Нужна сильная встряска? Тоже необязательно. К счастью, не все родные люди и не всегда попадают в катастрофу. Нужен... не что, а Кто: Тот, Кто объединит. Тот, Кто вместе усыновит. Когда мы в Нём, то человек человеку - радость. "Христос воскрес, радость моя!" - как говорил Серафим Саровский. Одной фразой все тайны выдал.
Со светлым человеком и рядом-то находиться светло! Большинство верит в Бога, но верят Богу единицы. Марина, кажется, тот человек, который именно верит Ему! Странное ощущение "трансляции счастья": стоит только "попасть на волну" человека, как ты уже чувствуешь то же, что и он. Оказывается, счастливые в Боге люди выполняют прямо-таки величайшую миссию одним своим существованием! Мы ими впитываем счастье. Они - тот орган человечества, которым мы общаемся с настоящим Царём.
- Я вот всегда немножко удивлялся: как это вы из Петербурга - да к нам переехали? - признался вдруг Кирилл.
- Как это меня угораздило? - весело перевела Марина. - Ну, во-первых, врачи велели - прям строго-настрого приказали. Климат, оказалось, категорически противопоказан. Да и недолго я там прожила. На историческую родину вернулась. Рома у меня уже в нашем * родился... А то, что с Русским музеем рассталась?.. Но... в общем-то, для меня теперь Русский музей - это вся Россия. И сами мы - музейные экспонаты!
- Да уж, особенно здесь! - хмыкнул Кирилл, обводя глазами экспозиционный зал палаты. И задним числом вдруг страшно обрадовался - что когда-то, давным-давно, Марина переехала. А иначе... иначе ведь всего этого бы не было: просто страшно представить! Ничего бы не было! И его счастливого отца, и их семьи... ну, и аварии бы тоже не было? а может, и была бы... Но только сейчас даже это уже не важно!
"Беда", оказывается - самый прочный сорт цемента. Если уж она связала людей, эта связка - сильнее любой радости. Всё сложилось. И авария - кирпичик.
- Ой, Кирилл! - прервалась вдруг Марина, резко приподнявшись-присев в кровати. - Посмотри-ка в окно!
- Вот это да-а! - вырвалось у Кирилла, когда он выглянул.
Небо нависло свинцовое, чуть ли не чёрное. Но под тучей по земле сеялся такой контрастный свет, что буквально ломило глаза. Деревья, дома, стёкла, улицы... всё превратилось в какой-то "Лориэн", как тут же назвал внутри себя Кирилл; мерцающий город-лес.
- Я по-онял! - воскликнул он. - Тучу пригнали сюда для того, чтоб всё, что под ней, светилось!
"Беда - для того, чтоб вся жизнь по контрасту с ней светилась в полную силу. И ведь, за каждым мрачным событием или мрачным периодом обычно приходит свет. Становится не то что хорошо, а лучше, чем было! Что годами не решалось - разрешается. Что не клеилось - склеивается. В общем, сдал экзамен - и поступил из школы в ВУЗ. Из ВУЗа в аспирантуру. В нашей жизни - не "искушения" (очень не люблю почему-то это слово: не к месту его употребляют!), в нашей жизни - экзамены".
Нищее небо, в рванине, склонилось над землёй. За лето оно обанкротилось... но ведь это было всего лишь навсего земное небо, а ему свойственно рано или поздно разоряться: уж теперь-то Кирилл это знал... Какая-то мелочь - редкие проблески солнца, - сквозила в дырявых карманах. "Этот август - бомж наших земных надежд! У нас ничего больше нет! Мы просто живы и всё... как говорится - блаженны нищие духом. Господи, да от какого же количества дребедени я за несколько дней освободился!"
Вторая половина лета - это долго стоявший букет. Слишком долго, в уже заплесневелой воде. Вазу пора освобождать, воду выливать - оттого и дожди. Скоро всё бывшее красивое кончится. Бывшему нет места. Кажется, настоящее начинается.
Осень рвала небо в клочья, сдирала старые обои. Начинался очередной долгий ремонт мира... а чем он закончится - как всегда, время покажет. Или - как всегда, не покажет.
- Ты как себя чувствуешь? - вдруг чуть встревоженно спросила Марина, видя, что Кирилл как-то побледнел, глядя в окно.
- Чувствую себя... Диогеном, который наконец-то нашёл человека.
Вернувшись в свою палату, Кирилл долго обдумывал прошедшую Встречу: и книгу, и разговор... да нет, не книгу - Человека, который ему открылся. Он как-то совершенно непроизвольно сравнивал её с теми женщинами и девушками, с которыми прежде общался и... честно говоря, не находил аналогов. В фильме "Про Красную Шапочку" есть замечательный диалог с избалованным человеческим детёнышем:
- Я ребёнок! - с вызовом говорит ребёнок.
- Не говори глупостей! Ты человек! - веско возражает Красная Шапочка.
И вот когда некоторые кумушки говорят:
"Я же - жже-енщина!" - так и хочется твёрдо отрезать словами из этого фильма: "Нет! Ты - человек".
Марине этого не надо было говорить - она сама это говорила. Наверное, именно такого человека искал и не находил Кирилл. Не находил как раз в тех, кого "находил"! Ему совсем не нравилось чьё-то право низвести себя до уровня курицы, оправдывая это словом-заклинанием "женщина". Когда видишь настоящую Женщину, Мать, которая свою слабость не оправдывает... ставишь под сомнение это право и для других.
"Катастрофа обнажила в нас человечность: не "женскость", не "детскость", а именно человечность. Меру того, кто мы есть. Эх, если я хоть когда-нибудь всё-таки найду женщину, как бы я хотел, чтоб она была... как Марина!"
Начало её имени было - как у слова "мама", и Кириллу порой казалось, что он как-нибудь нечаянно оговорится.
Одна катастрофа мать отняла, другая... - подарила?
"И последние станут первыми и неродные станут родными! Вот оно - Писание всей нашей жизни: права Марина, жизнь - это та же Библия".
1. Иисус сказал в ответ: истинно говорю вам: нет никого, кто оставил бы дом, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради Меня и Евангелия, и не получил бы ныне, во время сие, среди гонений, во сто крат более домов, и братьев и сестер, и отцов, и матерей, и детей, и земель, а в веке грядущем жизни вечной (Мк. 10, 29-30).
2. Выписка
Дай мне оправдать Твою безжалостную милость,
верными аккордами подыскать ключи
в Сад, где все начала, все концы, куда стремились
мы, когда нас резали и штопали врачи.
Ю. Шевчук
I.
Больница, помимо прочего, подавляет ещё и тем, что в ней у тебя нет своего уголка. Ты - весь на виду. Тебя видят и слышат, ты видишь и слышишь.
Больные курили в форточку, и казалось, продолжение сигаретного дыма порождало за окном ворон. Крапал очередной августовский дождик. Воздух был сырой и, казалось, надсадное карканье делает его ещё сырее. "Ворона, сыр, сырость... - вечная русская ассоциация. Крылатый Крылов... Интересно, лежал ли Крылов когда-нибудь в больнице? А впрочем, нет, не интересно. Сейчас уже ничего не интересно, кроме выписки".
Вороны - какие-то осипшие, словно пропили свой голос. И занудные в своих речах, как все алкоголики. Сообщают глупому миру в который раз важное откровение. Скорее всего что-то вроде: "мы существуем! э-эй, мы есть! вы ещё не поняли!?" Но миру, похоже, было одинаково наплевать что на ворон, что на людей.
Солнце невидимым пальцем провертело крохотную дырку в пелене облаков и прильнуло к ней глазом: лучистый зрачок в сотни раз меньше самого солнца странной искрой глянул в сумеречный мир. И спрятался опять.
Забинтованное, загипсованное небо.
Только человек способен одушевлять мир по аналогии с собой да ещё и делегировать ему своё настроение. Мы - по-прежнему Адам, только "со сбившейся программой": даём всему имена, выражающие самую суть... но, раз программа сбилась, "суть" теперь тоже выходит какой-то странной, зависящей только от наших очередных болячек.