- Да-а, ещё как видели! - включился Ромка.
- Это я её переехал... нечаянно, конечно. Я специально-то никого не переезжаю: все же жить хотят, правильно, да? Даже змеи. Просто на скорости ехал. Думал, шланг - оказалась змея.
- Бы-вает! - сказал Ромка.
Нет, это какое-то волшебное чувство! Как Гэндальф появляется в начале фильма "Властелин Колец": "Маг не приходит поздно, Фродо Бэггинс. И рано тоже не приходит".
Саша появился из этой жары, как мираж, прилетел с тополиным пухом, воплотился из чуда под названием Начало Лета... Но сам-то он не был ни миражом, ни пухом - он был обычный, ещё какой настоящий, всамделишний мальчишка из плоти и крови. Миражи на велосипедах не ездят, тополиный пух не изъясняется на подростковом сленге.
Про такие случаи на современном жаргоне говорят "нарисовался". Но Марина, как художница, не видела в первосмысле этого слова ничего пренебрежительного: Бог просто нарисовал нового человека в панораме мира. Своего мира и нашего мира...
В общем... Санька ворвался в "чужую" жизнь на полном ходу, и к концу дня уже ни он, ни Ромка с Мариной не могли представить, что не были знакомы всю жизнь.
- Ну и как вам наша гора? - обернулся Санька, гордо стоя на фоне обрыва.
- Козла не хватает... - театрально повертел головой Ромка.
- Как это не хватает! - искренне удивился Санька. - У нас козлов много.
- Есть такой анекдот, - сказала Марина. - Взяли орки в плен эльфа и требуют от него: склонись ко злу!.. склонись ко злу!.. Он в конце концов не выдержал: ну ладно, ведите сюда вашего козла - поклонюсь ему!
Ребята засмеялись. Над ними взошло облако такое ослепительное, что даже смотреть больно. Целую Антарктиду кто-то вознёс в небеса. На земле - жара, а вверху - холод и льды. Царство Деда Мороза. Не в Устюге его дворец, а вот здесь, прямо над ними. Жара морозу не помеха! А под облаком тополиный снег идёт. И голова на солнце плавится. Облако забыло закрыть солнце и вместо тени посылает ещё дополнительный свет.
- Эй, облако-облако, было б ты моей кепкой, - мечтательно обратился к нему Санька. - Я же, дурак, кепку забыл! Вот напечёт мне голову - буду совсем дурачком!
- На тебе! Чтобы не был совсем дурачком! - надел на него Ромка свою кепку.
- Спасибо. Лето, конечно, хорошее время... но летом, блин, тебе голову жарят, и летом около тебя всё время кто-то летает. А я люблю, чтоб около меня никто не летал. Объявить бы какое-нибудь лето нелётным сезоном! Или сделать вокруг меня "бесполётную зону".
Июньские жуки, как летающие брошки, своим зелёным золотом оживляли пейзаж, а деловитым гудением - эфир. Санька ловко зачерпнул одного на лету кепкой.
- Кепка твоя, так что и добыча твоя! - протянул он Ромке живой подарок.
- Ух ты! Краси-вый!.. - пригляделся Ромка. - А что с ним делать?
- Что хочешь, то и делай... Хочешь - отпусти, пусть летает. Хочешь, себе оставь.
Ромка подумал и отпустил. Санька без сожаления проводил пилота взглядом.
- Небо ползёт, - выразился он.
- Может, облака ползут?
- Ну, это я так сказал, чтоб короче было.
Александр Сергеевич не был великим поэтом, в отличие от своего тёзки, но, кажется, был гением общения.
Река, как огромная ящерица, играла на солнце светло-буроватыми чешуйками. Как ни странно, от своей непрозрачности она казалась ещё красивей и искристей.
- Чайки под нами летают, - заметил Ромка.
- Чайники летают! - переделал Саша. - Э-эй, чайники, приве-ет! - замахал он.
- Чайники ловят рыбу?.. это интересно. Чай с рыбным экстрактом я ещё не пробовал. - сказал Ромка.
В небе, как иллюстрация к их разговору, вдруг появилось облако-чайник - с чётко обрисованной фаянсовой крышечкой, с коротким носиком.
- Сейчас оно будет нас поливать! - воскликнул Ромка.
- Не-е, не будет, чувак. Потом - может... Но мы ещё выкупаться успеем, - заверил Санька. - Вот здесь я вам щас покажу, где удобно спуститься, - вошёл он в роль экскурсовода.
Ослепительно-жёлтая сурепка по склонам ювелирной сканью обрамляла огромный лазурит реки. Тропинка рождалась в золоте и спадала сквозь него по желобку.
А из чайника всё-таки брызнуло, когда они спустились. Так что купались уже под лёгким "укропом" и в волнах.
- Чай не утопнем! - с заговорщицким глубокомыслием, как будто подмигивая, объявил Санька и так же "глубокомысленно" задохнулся смехом от этих кодовых слов.
Часто бывает, что к мальчишке привязывается чья-нибудь фраза (и интонация), вызывающая неизменно бурную весёлость. Он повторяет её к месту и не к месту как свою личную поговорку.
- Чай не утопнем! - с ещё более уморительной интонацией повторил Саша.
Плюх! - игрушечный шторм. Для детей и волны детские.
Плюх! - доброе притворяется сердитым, но не очень-то старается, зная, что ему всё равно не поверят.
Плюх! - и барашек приподнимает тебя.
Плюх! - и подбрасывает в этом замедленном водном родео.
Плюх! - река играет в большое море, а смешные барашки - в могучих буйволов.
Каким бы тихоньким ни был мальчишка на суше, в воде, да ещё и в компании другого такого же мальчишки он становится хохочущим ураганом. Он где-то там, в эпицентре брызг, в циклоне смеха. Его можно, скорее услышать, чем толком разглядеть.
После купания и короткого дождя жара наваливается сильнее. Какой-то момент идёшь по миру - просто как сквозь гигантскую печку. Это даже не то слово "жарко", а горячо. Потом пекло постепенно опять переходит в обычную, земную жару - тяжёлую, но терпимую.
Ветер - кислородная подушка: в самый раз дышать после жары. Только летом постигаешь две простейших, но сильнейших радости. Они называются Воздух и Вода. Нет ничего вкуснее глотка воды в жару и глотка свежего воздуха вечером, когда жара спадёт... Вот она жизнь! Во всём своём вкусе и чистоте. От стрекотания кузнечиков, казалось, вибрировал весь мир. Работал на солнечных батареях.
- Это они машину на сигнализацию поставили.
- Ага, и забыли, как выключать!
- А от реки колбасой пахнет, - потянул вдруг носом Санька.
- Скорей, наверно, рыбой?
- Ну да, конечно, рыбой... и колбасой.
- Угощайся... как раз колбасой! - неожиданно протянула Саше Марина.
- Спа-сибо! - без комплексов, сразу взял мальчик.
Проплыла мимо чуть нарушенным кильватерным строем эскадра уток.
- Зырь-зырь, как утки прикольно ныряют! Прямо кверху попой салютуют - попа такая, как башня становится!.. и лапами быстро-быстро так перебирают. Вот жизнь утячья, а! Утонуть не могут, даже если б сильно захотели. Нам бы так!
- Чтоб кверху попой можно было плавать? И там, внизу, лягушек есть? - уточнил Ромка.
- Да, чувак, я тебя даже лягушатиной угощаю - в обмен на колбасу. А вон, кстати, и лягушки!
Действительно, ребята набрели на целый прибрежный лагерь амфибий. Одни его обитатели были ярко-зелёные, как свежие огурцы, другие - потемнее... цвета огурца уже маринованного. Целые грядки вдоль берега! Издали всё зелено, как от травы. Поближе подойдёшь: плюх-плюх-бульк... Чем-то похоже на клавишный инструмент. Или на старую пишущую машинку: каждая лягушка - одна буква-клише, и все вместе печатают какой-то текст на речном листе. Тут уж не вилами, а лягушками по воде писано.
- Река тоже зелёная, как лягушка, и такая же пупырчатая. А где тени облаков - там полосатая, как арбуз, - сказал Ромка. Если бы он был героем маминой повести, то наверняка вспомнил бы свой "глобус".
- Мам, а ты же мне рассказывала как-то одну легенду, что лягушки произошли от войска фараона?
- Да, а что?
- Получается, если фараон стал змеем, а его воины стали лягушками... то он теперь своим же войском питается, - сделал вывод Ромка.
- Как все диктаторы! - заметила Марина.
- Почему?
- Ну, так уж все диктаторские государства на свете устроены: кто в кого поверил, тот тому и пища. Помнишь, есть даже такие слова в покаянной молитве: "Да не буду брашно чуждому".