Вот оно - Древо Жизни: преложившееся в эти намоленные избы и эти "простые" церквушки.
"Да это же другая Россия. - понял Кирилл. - Какая-то параллельная, альтернативная. Будто змей сюда, и вправду, не доплыл? Будто не было ни ига, ни крепостного права, ни военных поселений, ни кантонистов, ни революции, ни колхозов... Кстати, ведь "слобода" - от слова "свобода". Какая-то подлинная Страна, где "крестьяне" и "христиане" - одно слово! Где нет и не может быть детдомов, есть только отчие дома. И один Отчий Дом наверху. Эта Россия - она где-то и вправду была?.. или она где-то вечно есть? Но мы-то все живём, конечно, не в ней! В России - да не той".
А Ромка от входа сразу же побежал изучать карту. Речка Игуменка со своими прудами изгибалась, как мировой океан, деля материки. По берегам высились деревянные церкви, часовни, мельницы, забегали в воду мостики и мостки, а подальше, в глубине "материков", стояли избы. Всё было такое яркое - такое Синее и такое Зелёное!.. как на фресках. Заводи так и просили, чтоб в них отразилось что-то святое. И вот... необычайно высокий ромб повис меж верхним и нижним небосклонами: стреловидная кровля - в небо, и стреловидная кровля - в пруд. Это была изумительная деревянная церковь Спаса с села Фоминского - почти трёхвековая. Рядом с ней белая рябь крошечных облачков соседствовала с зелёной рябью кувшинок и стрелолиста. Будто там, вверху - тоже заводь. А здесь, внизу - тоже небо. Будто озеро густо заросло и белыми, и зелёными листьями.
- Прикол! Я первый раз в жизни вижу кувшинки, - признался Саша. - Я до этого вообще думал: они где-то там, в каких-то далёких лесах, куда и не дойдёшь... Я же знать не знал, что всё так просто: вот так вот подходишь, и тут бац тебе... - кувшинки!
- А ещё здесь ряска, - сказал Ромка. - На ряске можно даже рисовать... и писать.
Детские пальцы тут же принялись выводить что-то на зелёном "сенсорном экране".
- Это, мам, ты! А это - мы!
Но ряска есть ряска. "Мы" из человечков тут же превратились в звёздочки...
- Я когда гляжу на ряску, вижу каждый листик и представляю, что это такие маленькие-маленькие кувшинки. И тогда от неё уже не противно, а красиво, - поделился Ромка.
- Ну-у, если так-то посмотреть, тогда всё на свете красиво! - подхватил Санька. - И мухи, особенно те, которые навозные: они такие блестящие! - и тараканы...
- Да, кстати, насчёт тараканов, - неожиданно вспомнила Марина. - Мне подружка рассказала. Сидела у кого-то в гостях, в старом доме, и задремала в кресле. Приоткрываю, - говорит, - глаза и вижу спросонья, по креслу рядом со мной жучки какие-то ползут - такие умненькие, деловитые, друг за дружкой... прямо хорошенькие такие! "Ой, какие у вас жучки интересные бегают! И такие забавные!" - "Да это же тараканы. Их у нас много..." Она от одного слова "тараканы" как подскочит, как завизжит! Сама потом смеялась, когда мне рассказывала.
- А ещё, мам, похожая история, - вспомнил-перебил Ромка. - Один мужик ходил в лес кормить белок - и однажды написал в Интернете: я новый вид белок открыл - с тонкими хвостами. Ну, описал их повадки. Они, мол, очень доверчивые: едят прямо с руки. Очаровательные создания. И фотографии их выложил. А на фотографиях... крысы! Ему и написали: дурак, это же крысы! Он после этого не то что кормить, а вообще в тот лес ходить перестал...
Марина вдруг задумалась и с болью сказала про себя:
"А ведь и на "детдомовцев" многие смотрят как на тех тараканов или крыс. Просто ребёнок - "ой, какой хорошенький", а чуть узнают, что "детдомовский" - всё, уже клеймо! "Уличный, заразный. Вор, небось. Наркоман... Готовый будущий уголовник! Яблочко от яблони..." Пожалеть-то, конечно, пожалеют, но... на расстоянии. Вздыхать ведь - не помогать. Жалеть - не любить".
Но только зачем все эти облака, мельницы, пруды, кувшинки... если Саша останется в детдоме? И зачем на свете столько церквей, святости, красоты, благодати, если хоть кто-нибудь останется в аду навсегда? Неужели Змею будет позволено одержать хотя бы такую частную, зато бесповоротную победу? Ведь его девиз - четыре слова: тонешь сам - топи другого! Неужели фараону всё-таки позволят навсегда утопить хоть кого-то вместе с собой.
Или... это всё-таки от нас зависит? Если так, не отдадим ему никого - ни себя, ни тех, кто рядом.
(1). А. Макаревич "Место, где свет"
8. Центр циклона
Отец Мой доныне делает, и Я делаю.
Ин. 14, 12
Счастье - это когда знаешь,
что делать, и делаешь это.
Александр Ильичевский
- Вот бы с вами ещё на теплоходе поехать... - как будто мечтательно сказал Саша после Ипатьева. - Жаль, Лукич наш, конечно, не разрешит... об-лом-с!
- А вдруг разрешит? - сказал Рома. - Мам... ты бы с ним поговорила! А вдруг разрешит...
- Да не, не разрешит! Знаете, какой он строгий... - провоцировал Саша.
- Это Лукич-то строгий!? - усмехнулась мама Марины, ровесница и знакомая Лукича. - Ну-ну! Впрочем, кому как - говорят же: "Сильнее кошки зверя нет!"
- Ну, а ты-то хочешь? - переспросила Сашу Марина.
- Ну, я-то хочу. Да разве моя хотелка что-то решает!
Настроившись таким образом, Марина без особых надежд отправилась к Ферапонту Лукичу, директору детдома.
- Да берите... да с руками, с ногами, с потрохами! Маму я вашу уважаю, вот что! А когда я человека уважаю, то... Только расписочку маленькую напишите и берите.
В провинции всё просто. В глубинке власть змея разбивается о почти всеобщую беспечную семейственность отношений: все же друг другу более или менее родные ("сосед" - это тоже степень родства!). Что-то у нас порой даже проще, чем на Западе. Какая-то стихийная демократия тех человеческих отношений, к которым "закон не лежит". Побольше бы их было, таких отношений!
Марине вдруг подумалось: "Вот и в царстве... какие хорошие, бывают отдельные цари! Один Николай II чего стоит! Но если сама система работает вразнос, кому они там помогут, при всей-то своей доброте. Одному-двум таким вот сашам? И это - великое дело... но что же делать с тысячами других саш. Тем будут в это же самое время выжигать клеймо на руке, как рабам... да они рабы и есть!"
А Ферапонт Лукич даже обрадовался и сказал, что вообще всё очень кстати, что Аглаида Петровна давно уже жаловалась на Сашу. По дому, мол, помогать ленится, и ещё грубит, и ещё не слушается:
"С ума я сойду с ним - до конца лета ещё такого держать!.. Куда хотите, его девайте. Я-то ведь думала, когда брала, - такой славненький, такой хорошенький мальчик. Ох, и дура я была! Откуда ж такие берутся! Как вы их там воспитываете-то!?"
А по описаниям Саши, у него тоже выходило что-то вроде жития Гека Финна у вдовы.
В общем, Лукич посоветовал Марине вообще на всё лето Сашу у Аглаиды Петровны забрать... чему и Саша, и Аглаида Петровна взаимно несказанно обрадовались!
- Будешь теперь жить у нас... - объявила Марина по возвращении. - Ну, если, конечно хочешь, - подмигнула она.
Санька на радостях прошёлся колесом.
- Видите, как я солнышко умею делать! Вам уж там, наверное, наговорили, что сам-то я не солнышко... Ну, зато я его делать умею. И вообще я хороший паркурщик!
И нечаянно подцепив ногой старое трюмо, вмиг смахнул вазу. От резкого звона и разлёта осколков, сиганул из окошка в палисад перепуганный Шампиньон.