С утра день был солнечный, теплый, уже хорошо грело даже на воде. Ветра не ощущалось, и заливина их блестела свободная от бревен. Они спускались по ней все ниже и следили, чтобы не заносило в кусты со стрежня новые бревна.
Уже слышались крики людей сверху, и они думали про себя, что зачистка завтра явится сюда и им придется покинуть свою заливину. Пеледов не переставал философствовать, Мишка слушал его и думал, что эти рассуждения нужны ему самому. Наболело, видно, у него на душе, и хотелось перед кем-то выговориться. Хоть и хвалил он леса, природу и эту вот жизнь, но прошлое, должно быть, не забывалось, и он, как заметил Мишка, все-таки жалел те лучшие свои годы. Можно было догадаться, что потерял он там многое.
— Недостаток русских людей вот в чем, — говорил Пеледов, стоя во весь рост на кобылке и закуривая, — мы пугаемся своих собственных успехов и в этот момент теряем голову. А сейчас хитро надо жить. Нам с Америкой тягаться, не с кем-нибудь. А это не просто: они полмира грабят, прибирают к рукам все, что можно. Везде выгоду ловят. Поэтому рот нам разевать нельзя. Судьба мира нынче стоит на ребре, на грани. И не стоит, а катится как колесо. На которую сторону ему упасть — зависит от малейшего перевеса, усилия. А усилие это экономическое... Беда наша в том, что мы никогда не считали по-настоящему своих богатств, запасов, а о чужих — уж и говорить нечего. Так вот запомни: пора пришла считать и чужое добро, а свое тем более! Кто это сделает? Возможно, ты? — поглядел он решительно на Мишку. — Ну, напугался?.. Вот то-то и оно-о. Все мы так — будто гости на своей земле, а не хозяева. Мы настолько великая и своеобразная страна, с таким особенным, талантливым народом, что управлять ею неимоверно трудно. Но и теряться не надо, на кого-то надеяться... Учиться надо. Помнишь, как Ленин сказал? Он это слово три раза повторил. Три раза! Я это еще и так понимаю, что не меньше, чем три поколения должны учиться, не переставая. Только в этом случае мы можем победить. Конечно, есть люди, которые учатся лишь из-за денег. Это особый народ... Не верь тем, у кого Родина в кошелек убирается. Нашу Родину в кошелек не запрячешь. Но обобрать ее ради своего кошелька кое у кого руки чешутся. Это воры домашние. За ними строгий глаз нужен. Так что жизнь неспоко-ойная тебя ждет, — опять повеселел Пеледов. Вообще, как уже успел заметить Мишка, он как-то быстро переходил от раздражения к радости, доброте...
Ошиблись Пеледов с Мишкой, думая, что зачистка придет к ним на другой день. Она пришла к вечеру уже этого дня. В безветрии угасающего дня одна за другой стали заплывать к ним в заливину кобылки. Люди говорили уже тихо, не суетились и, отдыхая, легонько толкались по темной закатной воде. Собравшись все вместе на девяти кобылках (кое-кто спускался берегом), остановились посреди заливины, закурили, обсуждая завтрашний день. Потом стали причаливать к берегу и крепить кобылки на ночь. А закрепив, тихо двинулись тропинкой вдоль берега к бараку.
Чирок шел первым, уныристо прошивая заросли. Когда вылетела из кустов утка, никто не обратил на это внимания, но Чирок, пронзив взглядом убегающую по воде крякву, вдруг остановился:
— Погоди-ко... — и, сойдя с тропы, двинулся за ельник. — Ооо! — раздался оттуда его на голос. — Стой, мужики!
У Мишки будто оборвалось все внутри.
— Чего там? — остановился на тропе Княжев.
— Сейчас... гляди! — раздался шорох раздвигаемых лап, и из-за ельника выглянула, маленькая голова Чирка, без шапки, с довольной и хитрой улыбкой.
— Вот, знаешь-понимаешь, — бережно поднес он к бригадиру шапку, наполненную яйцами. — Глазунья на всю бригаду будет!..
— Насиженные? — усомнился Луков.
— А сейчас проверим! — встрепенулся Чирок. Он бережно поставил шапку на землю, взял яйцо и, шагнув в сторону, опустил его в лужу. Яйцо медленно опустилось на дно. — Ну?! — еще больше оживился Чирок. — Самая пора! — и победно поглядел на всех.
Мишка, едва сдерживаясь, не сводил глаз с Пеледова. Сорокин присел и осторожно накрыл яйца своей широкой ладонью.