Он решил выждать, сел с краю ряда стульев у самой двери, положил хромовую с тусклой кокардой шапку на колени, затих. Семен присел рядом.
Стрежнев не глядел на начальника, а смотрел перед собой в окно, где кружило сухим снегом. Сидел прямо, старался выровнять дыхание и как бы говорил всем своим видом: «Хоть ты и начальник, а я тоже не кто-нибудь, а капитан, всю жизнь на реке, и если что, так могу и уйти, как пришел. Побольше твоего повидал, ничем не испугаешь теперь».
А Чижов все писал, не глядел на Стрежнева.
И Стрежневу вновь захотелось в коридор, опять закурить бы и уж лучше бы там решить разом дело. Что и говорить, хоть и храбрился он, а вину за собой все же чуял: поздновато явился. Спокойствие начальника лишало покоя Стрежнева — он снова нервничал, как и всегда, возвращаясь после долгого зимнего отпуска. Сколько раз давал зарок — не изводить себя. Однако с каждой навигацией все повторялось. За всю жизнь так и не смог привыкнуть, даже при Панкратыче всегда терялся, говорил не то и ожидал слов начальника, как приговора.
Да и было отчего волноваться: за какие-то пять-десять минут решалась судьба предстоящей навигации. Какую посудину дадут, какого механика, матросов, куда пошлют катер работать...
Вот и теперь, хоть и конец всему, но что скажет этот молодой, лысый, как обернет все дело. Будь прежний начальник, Яков Панкратыч, — Стрежнев знал бы точно, что поругается тот для порядка, а пошлет все же на «пятерку» — родной стрежневский катер. Катер еще новый, всего шесть навигаций, как с завода, и все шесть — у Стрежнева.
— Ну что ж... погуляли бы еще, — начальник кинул ручку на стол.
И у Стрежнева кольнуло внутри: «Отдал «пятерку»! Он удивился своей боли, но сдержался, решил пока молчать. «Будь что будет».
Начальник отодвинулся в кресле, теперь по-настоящему оглядел пришедших, продолжал:
— К шапочному разбору еще не поздно...
Он повременил, не скажут ли чего капитан с механиком, и, видя, что они готовы слушать его до конца, откашлялся и заговорил уже полуприказным тоном:
— Так вот, Николай Николаевич, поедете в Сосновку, будете ремонтировать «девятку». Катер вытащен у дороги на берег. Чего, как — дело ваше. Чтоб к ледоходу был на плаву. Там и будете пока, на перевозе. Как отремонтируете, так и поплаваете. Тем более, вам обоим немного осталось: одному — на пенсию, а ты, Семен, вроде рассчитываться хотел. А?..
— Думал, — буркнул Семен...
— Ну вот, сделаете — отпущу, а будешь лодыря гоять... — и он поглядел на Семена. — Не обижайся. Учить вас нечему, не маленькие.
— Спасибо, Василий Иванович, — сказал Стрежнев и полез за сигаретами. — В самую дыру посылаешь! Тридцать навигаций зазря отплавал, да?!
И он назло прикурил прямо в кабинете.
— Ну, ловили бы окуней дольше. Вас что, ждать будем? И так с ремонтом зашились, все сроки летят. Весну ворожат раннюю. Все! Идите. В мастерской забирайте инструмент, какой нужен, винт, аккумуляторы, потом получите деньги в бухгалтерии... После обеда пойдет в Сосновку машина, чтобы на нее успеть! Собирайтесь. Вот копия приказа.
И он подвинул на край стола листок.
— И сразу же начинайте работать. Дел там по горло. Ремонтную ведомость привезет линейный механик. Он к вам приедет попозднее. Да не рычите на него. Он молодой, у нас только первый год работает...
— Василий Иваныч... — хотел спросить о двигателе Семен.
— Все! — Чижов резко катнул по столу ручку, отвалился в кресло и, стал сверху расстегивать пуговицы кителя. — Говори не говори — катеров больше нет, все распределены. Могу только шкиперами на баржи. — Тут он прищурился, повысил голос: — Хотите?
Но Стрежнев уже встал, молча направился к двери: ко всему был готов, но такого не ожидал. Семен поспешил за ним.
Ровно тридцать навигаций проработал Стрежнев в сплавной конторе. Многие, с кем когда-то начинал плавать, теперь были на пенсии или, как и он, собирались уйти, а иных, как Панкратыча, не было уже и вовсе. И катеров и людей разных столько промелькнуло за жизнь — одних начальников в затоне сменилось не меньше десятка — и не упомнить всего. Особенно тяжело было смириться со смертью Панкратыча. Будто обманул он его, не дал доработать последней навигации. Панкратыч любил и уважал Стрежнева как самого опытного капитана, и Стрежнев знал это.
Сразу же после смерти Панкратыча вызвали Стрежнева в кадры, сказали: «Осталось два месяца, собирайся на пенсию». Стрежнев даже растерялся...