— Да тебе, конечно, пусть, ты смоешься! А мне все глаза протычут: «Вон отремонтировал Стрежнев!» К караванке не выйдешь. Ведь все лето будет в затоне торчать, как бельмо на глазу. Делать так делать! Нечего людей смешить.
— Ну, мне все равно, — сказал кладовщик, — давайте требование. Вон и новые лежат, еще в упаковке.
— Покури, сейчас принесу, — сказал Стрежнев.
Олег заполнил еще одно требование, и Стрежнев, сунув его в карман, пошел.
Пока шел в контору, обходил зажористые ручьи и широкие лужи, все думал: «Конечно, новые надо! И так весь ремонт еле-еле. Ну эти поставишь — то ли будут работать, то ли нет. Ведь у нас, у голышей, инструменту, как следует замерить, и то нет. Вот и выйдет: собирай да разбирай! Еще неделю будешь возиться... Ах, иуда, и того пожалел! — размышлял об Илье. — Ведь дизель-то никуда не денется, снять потом с «девятки» можно, на другой катер поставить. Все-таки не миновали его, не обошли... И опять ведь он прав!»
Стрежнев решил сразу идти к главному инженеру и, если можно будет, не заходить к Илье. Вспоминал он, как после той давней аварии, через год или через два, стал Илья подниматься в начальство, к бумажкам. С каждой навигацией все выше и выше. Так к старости и до главного механика дошел. «Теперь уж тоже, наверно, вот-вот на пенсию. Поэтому и держат, а то ведь вон сколько молодежи, с дипломами...»
Однако за всю свою жизнь Стрежнев ни разу не позавидовал Илье, его спокойной, всегда тихой кабинетной жизни. Стрежнев любил живое дело, живую реку и знал, что в кабинетах не высидел бы: натура не та.
Главный инженер подписал требование без слов, но сказал, что подпись главного механика тоже нужна.
И Стрежнев пошел. Кабинет был общий, и сидел в нем не только Илья, а главный энергетик, начальник производственного отдела и еще какие-то чины.
Стрежнев поздоровался, подошел к Илье, положил ему бумажку на стол.
— Подпиши...
Илья долго раздумывал, глядел в окно. Потом снова взял требование, посмотрел его даже на обороте. Взял ручку и опять задумался.
Стрежневу казалось, что Илья сейчас поглядит требование еще и на свет. «Ну куда бережет? — думал Стрежнев. — Ведь все катера уже отремонтированы, ушли...»
— Старое требование изорвите, — сказал наконец Илья, подписал и, отвернувшись к окну, не глядя, сунул требование на край стола.
Стрежнев знал, что другому бы, конечно, Илья не дал, да и подпись главного инженера, видимо, его смущала.
И все же, спрятав требование в нагрудный карман кителя под фуфайку, вышел он на улицу с таким нехорошим чувством, как будто занял что для себя лично у этого жадного человека.
Двигатель был собран. Оставалось подключить системы топлива, масла, охлаждения, и можно было пробовать — пускать. Об этом и думал Стрежнев, гуляя по обносу брандвахты. Вскрикивали в ночи чирковые уточки, тонко и нежно посвистывали в ответ им селезни в затопленных кустах.
Вышел на обнос и Федор. Облокотился рядом, молчал.
— На днях уведут, — проговорился наконец он, глядя в темноту.
— Звонил, что ли? — спросил Стрежнев.
— Звонил. Ремонтироваться потащат. Вот отремонтирую кому-то...
— Ну и мы скоро на катер переберемся. Не слыхал, сколь план нынче по конторе?
— Что-то миллиона полтора кубометров всего. Сплавят... Вода хорошая. Пойду, может, усну. Тоска какая-то.
— Тебе когда срок выходит? — спросил Стрежнев.
— Два месяца... дотяну.
— А мне уж один, — сказал Стрежнев, — с небольшим хвостиком. Что делать-то будем?
— На печи и поодиночке не скучно, — ответил Феор и ушел. Стрежнев постоял еще, прислушиваясь к ночи, потом тоже прошагал к себе.
Спал и не спал. Просто лежал, думал: «Эх, скорее бы осень, что ли!..» Когда все в затон собираются — никогда скучно не бывает. То ли от мороза, то ли от спешки, но все бегом бегают. У всех радость, все вернулись домой. Кончились вахты. Окаянные осенние вахты! Ледовые, долгие, в непроглядной темени... Мученье одно, а не работа: винт забивает льдом, из рубки не высунешься — лицо ветром как бритвой полосует, матрос не успевает шуровать в печке, движок едва тянет, давление масла на манометре ниже шести, леера оборваны, привальный брус измочален, аккумуляторы еле «дышат»... Все износилось за навигацию! Но все иди, иди и иди...
Не успеешь сунуться в затон — снова приказ: иди за баржой, проломили — тонет; иди за таким-то катером: заклинило винт. Пришел — снова иди... И нет тебе ни дня и ни ночи.
И все капитаны, у кого хоть как-то еще ползает катер, сутками стягивают всю братию — весь флот — домой, в свой затон. По нескольку ночей за штурвалом без сна, небритые, без настоящей еды, без курева...