Джанго раньше никогда не слышал от брата таких длинных исповедей, да и утверждений, что кто-то превзошел его. Кронгерцог не помнил брата до своего сожжения, а когда они встретились на его судне, увидел перед собой уверенного и твердого короля, по праву считающегося сильнейшим правителем всего магического ира. Джанго не довелось познакомиться со Скоморохом, однако о его подвигах он был наслышан. Наверное, брат по большей части прав насчет него. Только одно не мог принять Джанго: утверждение, что Скоморох мог бы стать лучшим правителем, чем Жестокий король. По мнению кронгерцога, если кому-то и было место на престоле Веридора, так это Кандору.
Однако Джанго развивать эту тему не стал — были вопросы и насущнее.
— Слушай, Кандор… а ко мне не так давно во се приходили Рагнар и Веридора. Кроме того, что помогли мне с "серым королем", они сказали мне, что ты сделал метки только для троих претендентов. Как я понимаю, у артефакт Конды только защитный.
— Правильно понимаешь, — кивнул Кандор. — Мое решение ты знаешь. Конде нет нужды участвовать в отборе. Более того, я против этого. Конечно, никого не убьют, но заключительные поединки обычно без пострадавших не обходятся, да и испытания — жесткая штука.
— Кандор, а тебе что досталось испытанием? — неожиданно для самого себя заинтересовался Джанго.
Король молчал несколько минут, так что кронгерцог уже думал, что ничего от брата не добьется, но, миновав задние ворота, Его Величество неожиданно повернул к конюшням и уверенным шагом направился к дальнему деннику. Там Кандор присел на корточки и, поманив брата, указал на что-то, накарябанное на стене примерно в метр от настила. Джанго нагнулся и всмотрелся в достаточно глубокие царапины.
"Я сохраню лицо перед двором,
Не уронив короны с головы
И проглотив слова, что королем
Великим не признали меня вы.
Предательство и ненависть наградой
Мне стали за мечту и за любовь.
Но, — пусть считают меня слабым! -
Готов принять от вас я чашу с ядом вновь.
Не хочешь видеть? Что ж, придется мне уйти,
Приняв, что наши ценности, увы, не совпадают.
Пока я грезил вечную любовь средь лжи найти,
Тобою долг и нормы поведенья леди заправляют.
Тебя судить, признаюсь, сил не хватит,
А выкинуть из памяти — тем паче.
Живи, как разум или сердце тебе скажет,
Мне остается лишь желать тебе удачи."
Вот что за шедевр украшал стену конюшни, и подпись под этим творением стояла: "К.В."
— Твой, что ли, полет вдохновения? — удивленно вскинул брови Джанго.
Кандор только согласно кивнул.
— А почему в конюшне на стене? На бумаге что, не судьба было?
— Ей нравился этот денник, — мечтательно улыбнулся король. — Она терпеть не могла верховую езду, но лошадей очень любила, к тому же "истинной леди положено уметь с достоинством и изяществом гарцевать на объезжанной смирной кобыле". Однажды я рискнул посадить её на жеребца, давно укрощённого мной лично и вообще кроткого, так кто-то из слуг сдури проболтался, что лошадь под ней мужского пола, так какой крик она подняла!… Она бы точно увидела мое послание здесь, когда уезжала. А письмо сожгла бы, даже не глянув.
— Та отравительница, за жизнь которой ты бился с Инквизитором? — догадался кронгерцог и, получив утвердительный ответ, спросил, кто же она такая?
Джанго видел, что брату тяжело вспоминать дела давно минувших дней, но все же он нашел в себе силы сказать:
— Это, в общем, не тайна. Нинель Монруа, дальняя родственница короля Сараты, кажется, троюродная племянница. Нелли… моя первая любовь.
На этом скупые объяснения Кандора закончились, но Джанго и так все было ясно. Он любил, она его предала. Как поступить с ней и что делать с чувствами? Вот испытание. Интересно, а Боги решили, что Кандор прошел его или нет?
Глава 10 О чудесных "воскрешениях", многолетних утаиваниях и опрометчивых обещаниях
Нежные ласковые руки гладили золотые локоны, пропуская шелковистые пряди сквозь тонкие длинные пальцы. Несмотря на жуткую боль в груди и давящее чувство в голове, Аду казалось, что вот он, рай, а заботливые руки, без сомнения, принадлежат его маме… но как, мама что, тоже умерла?! Юноша хотел вскочить и распахнуть глаза, но паршивое самочувствие не дало ему даже дернуться. Напрягшись, Ад припомнил, что с ним случилось: на него напали сразу трое прислужников Светлейшей, обездвижили, погрузили в лодку, преспокойно вывезли из столицы и выбросили за борт, а перед самой смертью он видел на речном берегу всадника, огромные глаза, горящие янтарем, не оставляли сомнения в личности их обладателя — Гвейн.
Ад медленно-медленно приподнял одно веко и взглянул на мир из-под длинных пушистых ресниц. Трава зеленая, небо голубое, солнце светит — все как всегда, никаких признаков божественного дома. Земля под спиной твердая, чуть влажная от росы, воздух свеж, даже птичка где-то сбоку в кустах бодренько чирикает. Вдруг в голове вспыхнула любимая присказка дяди Джанго: "Если больно, значит — некромант, если нет, значит — материал для некроманта". А ему было больно. Но какое такое волшебство спасло его?
Тут его голову удобнее устроили на чьих-то мягких коленях, и в поле зрения попал тот, кого юноша изначально принял за маму. Если бы Ад мог, то вздрогнул бы от удивления: он увидел над собой янтарные очи Гвейна. Ошибки быть просто не могло! Однако он мог точно сказать, что перед ним… женщина. С чертами и даже с мимикой Гвейна, но однозначно женщина. Чистое лицо, более мягкие черты, угадывающаяся под одеждами порсульских янычаров грудь, изящная шея и кисти, — все указывало на представительницу прекрасного пола. Поскольку говорить Ад был еще не в состоянии, так же как и подать другие признаки жизни, он принялся думать. Это, права, тоже давалось с трудом, но молодой человек чувствовал, что если продолжит просто лежать, то снова уплывет в беспамятство, чего очень не хотелось. Он не знал, сколько времени он думал о прекрасной незнакомке, приглядывающей за ним, пока его не озарила догадка: это кронгерцогиня Порсульская! Дальше он подумать не успел, поскольку рядом раздался незнакомый мужской голос:
— Все, последняя! И не лень ей было столько сетей плести! Не джин — паучиха!
— Точно все? — обеспокоенно отозвалась предположительно названая сестра Великого султана.
— Когда я оступался, Мариана? — с какими-то рокочущими нотками протянул мужчина, словно ему доставляло невероятное удовольствие произносить её имя. — Может, в первое свое тысячелетие и бывало такое, но на твоем веку уж точно нет.