Камилла объяснила нам все: она опасалась, что ее имя станет известно казначеям, которые управляли личными кассами Иосифа, а также кассами придворных расходов. И тогда возникли бы вопросы по поводу ее личности, а с учетом любви венцев к точности при записях рано или поздно стало бы известно, кто она на самом деле.
И она предпочла зарабатывать себе на жизнь, путешествуя по Австрии и излечивая людей с помощью двузернянки, как учила ее мать. К счастью, эта методика имела те же корни, которыми руководствовалась много столетий назад святая аббатиса Хильдегарда фон Бинген, обстоятельство, позволившее Камилле объявить себя ученицей Хильдегарды и сохранить в тайне свое восточное происхождение. В Вене практиковать она не могла, поскольку нужно было бы сдать экзамен и пройти апробацию, то есть требовалась лицензия университета. Кроме того, кардинал Коллонич прожил аж до 1707 года, то есть для нее было лучше появляться в столице как можно реже.
В конце 1710 года Иосиф попросил ее поселиться в столице, поскольку ему нужен был ее совет, но она опять отказалась принять от него деньги, объявив, что больше не хочет сочинять музыку. Вместо этого она изъявила желание уйти в монастырь. Его величество указал ей монастырь на Химмельпфортгассе, расположенный напротив квартиры молодой Пальфи, которую Евгений Савойский разместил в доме неподалеку от своего дворца.
Когда потом император попросил ее разучить ораторию в честь папского нунция, она выбрала для этой цели свою последнюю композицию «Святой Алексий». О чем я еще не знал, так это о том, что в этой оратории скрывался особый смысл: Камилла представила в ней саму себя, она вернулась так же, как Алексий, никем не узнанная. Кто знает, не открылась ли Камилла императору во время их последней встречи, как и Алексий родителям и невесте, уже на смертном одре? Клоридия рассказала мне, что ее сестра не хочет об этом говорить, что она молится день и ночь, чтобы справиться со своим отчаянием.
Итак, на портретах в подвеске в форме сердца были изображены не мои дочери, а Клоридия и Камилла в юном возрасте. Цепочка принадлежала их матери – она смягчала боль от столь ранней утраты дочерей – и после смерти осталась в доме Джироламо Джиудичи, наместника Коллонича.
Когда вчера мы с Атто и Симонисом не вернулись из Места Без Имени, обеспокоенная Клоридия обратилась к хормейстеру. Они тут же поехали в маленькой монастырской карете по дороге к Нойгебау. Камилла догадывалась, что происходит что-то необычное, и предложила расположиться в винном погребке, принадлежавшем сестрам Химмельпфорте и расположенном неподалеку. Во время поездки Клоридия, опасаясь махинаций аббата Мелани, решилась открыть ларец, который он доверил мне и который она спрятала. И нашла в нем то, чего никак не ожидала: ее собственный портрет, сделанный, когда она была еще девочкой, а рядом такой же – Камиллы, которая тоже сразу же узнала себя. Тут хормейстер все ей рассказала. Она узнала обо всем, конечно же, от Атто.
На этом рассказ моей жены заканчивался. После того как я четыре раза попросил ее поведать мне его, я отпустил супругу. Молчание, в которое я впал, высушило мои слезы и оставило пространство для холодных размышлений, во время которых все постепенно становилось на свои места. К примеру, знакомство Атто с Камиллой.
В сентябре 1700 года Камилла рассказала аббату Мелани свою историю и историю своей матери. Зная о прошлом моей жены, Атто сразу понял, что будущая хормейстер и Клоридия – дочери одной матери. Он сообщил Камилле о своих догадках, однако сделал вид, что не знает, где искать Клоридию… хотя сам только что вернулся из Рима, где почти десять дней подряд виделся с моей женой.
Как обычно, Мелани руководствовался только своими собственными интересами. Он не хотел, чтобы Франц де Росси и Камилла ехали в Рим, как они наверняка поступили бы, если бы узнали, что там живет сестра Камиллы. После всех интриг, в которых он использовал меня, ему хотелось помешать Клоридии рассказать сестре о его поступках. Кроме того, он был гораздо более заинтересован в том, чтобы Франц и Камилла вернулись в Вену. Там они могли быть ему очень полезны, поскольку вот-вот должна была вспыхнуть война за испанское наследство. И ему с легкостью удалось убедить пару не покидать империю: он утверждал, что Вена – настоящий центр итальянской музыки, в то время как папство приходит в упадок, Франция страдает от безумных расходов на войну и балеты, а золотая эпоха кардинала Мазарини давно закончилась.