Сабиров
Почему с Карины кроет так?
Когда мы жили вместе, я таких чувств не испытывал. Она рядом была, она была моей, и мне всего хватало. А теперь я точно с ума схожу, оказываясь с ней наедине, мне смотреть на нее больно, все внутри жжет.
Карина зыркает на меня своими огромными глазищами, и мне хочется пристрелить ее, чтобы избавиться от наваждения, хочется стряхнуть с себя ее пальцы, но еще сильнее — еще сильнее желание ею обладать.
Я не с ней борюсь, я с собой сражаюсь, и даже отбитые костяшки не помогают трезво думать, когда она ползет ко мне, ползет, изгибаясь словно большая кошка. В движении нет нарочитой сексуальности, она сама по себе такая. Я вижу, как двигаются ее руки, как поднимаются и опускаются лопатки, покачиваются бедра, и как не закрывайся, Карина впечатывается в мои мысли каждым, мать ее, действием.
— Уйди, уйди, пока не стало поздно,ж — хриплю.
Моя уверенность в своих силах терпит испытания.
Как будто мне снова пять, и отец стягивает ремень с брюк. Я знаю, что будет сейчас, но не могу сопротивляться, не могу повлиять на исход. Все, что остается — терпеть, закусив губу, даже когда стальная пряжка вспарывает кожу на спине, оставляя уродские шрамы. Я не плакал тогда, и звука не издавал, губы сжевывал в мясо, пытаясь удержать любой звук, выдающий мою слабость.
А мать закрывала лицо руками, я видел, как мерцают ее глаза, смотревшие на меня сквозь пальцы. Но она так и не сдвинулась, чтобы меня защитить.
Тогда я поклялся — никто больше не сможет себя со мной так вести.
Я не буду слабым, не буду ни от кого зависеть. Я сам себе и воля, и сила. Диктовать мне условия никому не позволено — по крайней мере было так до тех пор, пока мне не позвонили с неизвестного, чтобы сказать о дочери.
Моя ахиллесова пята, Карина, дрянь, которая сейчас заставляет меня вывернуться шкурой наружу.
Верю ли я ей, что Лея моя дочь?
Скорее да, чем нет.
Я не верю ей во всем остальном.
С барабанящим сердцем поднимаюсь на ноги, Карина все еще стоит на четвереньках, задрав голову, и так смотрит на меня, черт…
Как не должна.
Я не железный, в конце концов.
Наклоняюсь к ней, рывком поднимаю вверх, — она не весит ничего почти, легкая. Карина тянется ко мне, запрыгивает на руки, обвивает ногами, как лианами, — захочешь высвободиться из ее пут, не выйдет.
— Ты пожалеешь, — предупредительный в воздух, но она делает вид, что не слышит меня и тянется губами.
Я со стоном отвечаю на ее поцелуй, ощущаю вкус крови и соли. Мы зубами стукаемся, я ожесточенно тараню ее рот своим языком, заставляя Карину стонать.
До кровати шагов десять, я на автомате их прохожу, оставляя вместо следов дорожку из ставших уже ненужными вещей.
— Ну и пусть пожалею, — хрипло выдает она, а у меня башню сносит нахрен.
— Блять, — больше ничего сказать не могу, я так ее хочу, аж трясет. Стаскиваю с нее белье, не контролируя собственную силу, она бедра поднимает, помогая мне. Джинсы колом стоят, член гудит от желания, все, о чем я сейчас могу думать — мокрая она или нет.
Сука, дрянь ты, Карина, что ты со мной делаешь?
Ведьма белокурая, сжечь бы тебя на костре, только сейчас я сам горю в адском пламени.
Наклоняюсь, нависая над ней на локтях, а она тянется ко мне, не давая надышаться, насмотреться. Ее соски, твердые, как горошины, по коже бегут мурашки.
— Тянешь, — хнычет почти капризно, и на прелюдии не остается ни времени, ни желания.
Я вхожу в нее резко, одним рывком, не жалея. Наполняю до упора, упираясь, так, что она кричит. Удерживаю за бедра, не позволяя сдвинуться с места. Следы останутся от пальцев, но мне похер.
Ощущения от того, что я внутри нее, не описать словами. Кажется, все нервы оголены, все тело — искрит, еще чуть-чуть и взорвется.
Но я не хочу быстро кончать, я хочу тянуть, растягивая грязное удовольствие, я хочу выбить из нее дух, то ли трахая, то ли наказывая.
То что происходит между нами сейчас по меньшей мере странно; я не могу думать, сложно контролировать себя, особенно, когда Карина стонет и двигается навстречу, насаживаясь на глубину.
— Замри, — рычу, не давая перехватить инициативу. И так до хера активная, здесь я главный, здесь только я решаю, что и как будет между нами.
— Не останавливайся, Сабиров, — я наклоняюсь, находя языком ее твердый сосок и слегка прикусываю, ощущая на языке солоноватый вкус ее тела. Карина вздрагивает, сдавливая своими мышцами член, который и без того пульсирует и пылает.
Я обхватываю ее щиколотки ладонями, раздвигая ноги в сторону, нахожу правильный ритм и начинаю вдалбливаться в ее тело.
— Дрянь ты, а не принцесса, — облизав высохшие губы, рычу с каждым движением, и кажется, только это помогает избавиться от боли, что творится внутри. На миг отступает все, оставляя за пределами сознания страхи и опасения, есть только я, Карина и ничего больше.