Однако я не умер. Судьба вновь спасла меня. «Я еще жив?» — спросил я себя, увидев лицо Касима, смотрящего на меня. Он спрашивал:
— Как ты себя чувствуешь сейчас, сынок?
Мое удивление еще больше увеличилось, когда я увидел детей, братьев Имада. Напротив сидела хаджжа Фарида. Я находился в их доме.
Мне объяснили, что Имад перетащил меня прошлой ночью домой, когда я бредил и находился в лихорадочном состоянии.
— А сам Имад, где он? Один в убежище?
— Нет. Он туда не вернулся. Он пошел, чтобы присоединиться к своим товарищам по сопротивлению.
Дальше заговорил его отец. Я не задал ему вопроса, который сразу зазвучал у меня в голове: «Почему тогда вы с самого начала не давали ему уйти?». К моему удивлению, Касим ответил, будто прочел мои мысли:
— Вначале все думали, что дела не будут такими ужасными. Мы думали, что это просто очередная серия арестов, чтобы напугать нас. Сейчас уже нет смысла прятаться, так как все погибают. Они всех убивают, не различая вооруженных людей и мирных. Они насилуют всех.
Я завидовал Имаду — не его храбрости и настойчивости в сопротивлении, а тому, что он хранил надежду и верил в победу. Себя в тот момент я ненавидел, потому что не в силах был надеяться и верить в то, что в это время, в этом мире можно победить, вооружившись лишь только храбростью и волей.
Хаджжа Фарида предлагала мне вернуться обратно в убежище и спрятаться, пока ситуация не успокоится:
— Они могут ворваться в дом в любой момент и арестовать тебя. Они уже арестовали сотни молодых людей. Иди и скройся ради твоей бабушки, которая горит желанием видеть тебя. Кто знает, может быть, Бог продлит ей жизнь и спасет ее от трагедии в лагере, а ты не придешь к ней. Это для нее будет хуже смерти.
Вначале я отказался, но вскоре подумал и согласился. Не ради встречи с бабушкой, тем более что я уже сильно сомневался в том, что это произойдет, и не ради собственной безопасности, а потому, что боялся, что мое присутствие у Касима в доме навлечет опасность на эту семью. Единственным местом, где можно было скрыться, пока бой не кончится, было убежище. Но как только я представил себя там: сидящего в безопасной темноте, слабого, бессильного, безвольного, прислушивающегося к шуму разрушения — я себя еще больше возненавидел. Я чувствовал, что составляю проблему не только для тех, кто окружает меня, но и для себя самого в первую очередь.
Я решил уйти. Все равно куда. За дверью все направления приводили к смерти. Я не колебался. Для меня смерть уже была единственной существующей правдой. Я старался избежать этой правды и смотреть на жизнь, пытаясь поверить в существование ее смысла, но всякий раз мой взор натыкался на мрак, словно жизнь была несбыточной мечтой, от которой смерть спешила меня оторвать.
Не знаю, как Касим угадал мои намерения. Он не дал мне уйти, хотя я чуть не убедил их в том, что возвращаюсь в убежище. Загораживая дверь, он сказал:
— Если хочешь умереть, то дело твое, но я не хочу видеть, как твой труп будет разлагаться перед моим домом, ибо никому еще не удалось похоронить погибших, которые падали на улицах. У меня не будет возможности тебя похоронить.
Через оконное стекло, замутненное паром горячих дыханий, было невозможно что-либо разглядеть.
Но стекло через некоторое время разбилось от осколков снаряда. И комната хаджжи Сурайи, где спрятались пятнадцать человек, смотрела открытым окном на развалины и смерть.
Тревожно хаджжа Сурайя вытянула шею, выглянув в окно. На углу улицы, проходящей посреди всеобщего разорения, она увидела Юсуфа. Живого Юсуфа, идущего к ней. Она смятенно искала в душе радость, чтобы встретить его, но вскоре вспомнила, что ее лицо искажено страданием, а сердце рассеяно на чужбине лет. К тому же небо было устлано грустью. Она подумала, что зря растерялась: он не увидит ее лицо, потому что оно затоплено мраком.
«Это ты, Юсуф?»
«Да. Это я.»
«Ты видишь меня, как я тебя вижу?»
«Нет. Я тебя не вижу, Сурайя.»
«Почему остановился, Юсуф?»
Он не ответил и рассеялся, как туман.
— Ты стонала, хаджжа, тебе плохо? — спросила одна девушка.
— Я устала.
— От чего?
— От тяжести печалей, дочка.
Одна из женщин закрыла окно одеялом — «чтобы дети не видели больше страха», — сказала она.
Крики страха, которые издавали дети, сотрясали воздух, эхо этих криков звучало в сердцевине вещей, пробуждая в них странный страх.
Случилось это, когда руки солдат сорвали одеяло с окна, и лица солдат показались в окне. Затаив дыхание от страха, дети смотрели, как смерть смотрит на них.
— Заставьте их замолчать, иначе мы это сделаем своим оружием! — закричали солдаты, теряя терпение. Дети замерли от ужаса, а тела их не переставали дрожать. Хаджжа Сурайя тоже затаила дыхание. Она не боялась смерти, но боялась быть свидетельницей новой бойни перед тем, как умрет. Она подняла голову и посмотрела в окно. Ее глаза встретились с глазами одного из солдат. Ее тел онемело, по нему побежали мурашки. Она поняла, что смотрит в мертвое лицо. В те малые доли секунды хаджжа Сурайя открыла для себя ту страшную правду, в которую раньше не могла поверить: она убедилась в том, что человек, находящийся в этом теле, — мертв.
Вместо его глаз она видела два болота, из которых истекала тьма, и учуяла густой запах гнилой души, запах, который исходил из его дыхания, будто он выпускал дым смерти.
В это время те, кто прятались у нее, побежали к двери.
— Поспешите! Они ушли, но скоро придут обратно! Только Бог знает, что они с нами сделают, — сказала одна женщина, стоя у двери, чтобы остальные не толпились у выхода.
Потом она подошла к хаджже Сурайе и сказала:
— Дайте руку, чтобы я вам помогла подняться.
Хаджжа Сурайя не ответила ей. Она сидела неподвижно. Она была охвачена страхом. Это был тот морозный страх, который парализует конечности, заглушает дыхание, охватывает сердце, проникает глубоко в душу и сотрясает ее так, что человек чувствует себя падающим в бездну.
— Я вас прошу, встаньте быстрее, — попросила женщина. Не получив ответа от хаджжи Сурайии, женщина вскоре ушла вслед за другими. Не прошло и несколько минут, как хаджжа Сурайя услышала крики, потом услышала выстрелы, взрыв снаряда — и вновь близкие громкие крики.
— Их убили, — сказала она, продолжая пораженно смотреть в одну точку.