«Пусть будут», — сказал он про себя. Пусть эти вещи погибнут вместе с ним.
Он продолжал идти вялыми шагами, не видя перед собой ничего, кроме дороги, которая светилась, словно огненная стрела, разрывающая границы ночи и уходящая в даль бесконечной тишины. Это была дорога к смерти. Смерти, которая косила и продолжает косить всех, только не его.
Круг ночи сужался и сужался, так что стало сложно двигаться внутри него. Потом круг превратился в черную точку, которая ворвалась в Халиля и начала съедать его изнутри.
У него пересохло в горле, и жажда измучила его. «Воды», — пробормотал он, но вскоре вспомнил, что вода не в силах напоить его или хотя бы промочить его горло. «Кровь»! Ему хотелось пить их кровь, чтобы погибнуть, отравляясь ею.
Ему нужно было дойти до них и задержать их или схватить хотя бы одного из них. Он не хотел, чтобы его убили, прежде чем он ввяжется с ними в драку. Он будет рвать их своим ножом, своими руками и своими зубами, не закрывая при этом глаз. Он хотел потонуть в их крови, издавая длинные вздохи, похожие на шипение тьмы, прошивающиеся из глубин.
Пламя гнева и досады раскаленным адом пылало в его глазах, а душа его, не терпевшая вида крови, иссякала, выжимаясь капля за каплей, а потом улетела, как слепо летящая в никуда птица — испуганно щебеча, чуя свою гибель.
Халиль все же шел, качаясь, держа нож в руке, пока cилы не оставили его, и его ноги не превратились в два пустых мешка, которые не в состоянии были больше нести его. Они подкашивались, руки стали рыхлыми, и он уже не мог больше держать нож и уронил его. Его тело рухнуло, и он упал, утопая в крутящемся водовороте, который заглатывал и его, и мир вокруг, бросая в глубокий, бездонный колодец.
Он пытался поднять руку или голову, или двинуть ногами, но бесполезно: он как бы перестал быть хозяином своего тела. Он обрушивался вниз, в бушующий черный туман, оставляя свое тело брошенным на краю дороги в виде останков человека. При этом он чувствовал, что все лица, места и сцены из жизни ускользали из его памяти одно за другим. Они плыли в пространстве, удаляясь от него, пока его память не осталась совсем пустой, и в нейвсе потемнело, и стало невозможно найти в ней что бы то ни было. Осколки немых картин постепенно испарялись, плывя в пределах унылой тишины, где не слышатся голоса и не присутствует свет.
— Вставай, Халиль! — я испуганно потрясла его.
— Не могу. Я падаю.
— Вставай Халиль, вставай, — настойчиво продолжала я просить, будто это я нуждалась в нем. Будто я тоже упаду, как и он, если он растворится в своем отчаянии и бессилии.
— Я падаю, — повторял он слабым голосом.
— Ты должен встать.
— Я не могу.
— Надо дойти до бабушки.
— Она же погибла?
— Тогда надо похоронить ее.
И, как ни странно, он поднялся. Я увидела, что его осколки медленно соединяются друг с другом, поднимаются в облике человека, который вскоре начнет ходить. Казалось, что он послушался меня, но это было не так, ибо я отчаянно и молча желала, чтобы он встал, а он все говорил в бреду, что падает.
Впрочем, это не важно — важно то, что он встал и пошел.
Перед ним, словно длинная рана, простиралась дорога в лагерь.
Воздух лагеря был переполнен пылью. Пылью долгих ночей, пылью страха и бед, пылью, которая сгустилась в воздухе так, что он стал тяжелым. Когда Халиль проходил сквозь этот воздух, он трясся, и из него сочились страх и смерть. Халилю казалось, что эта пыль никогда не осядет.
Там не было ни шумных похорон, ни загаридов, провожающих погибших, ни слез, ни плача, ни энтузиазма, ни отчаяния. Там не было ничего, кроме развалин и руин: руин домов, руин людей, руин воздуха, руин ночей и руин дней.
Халиль шел, обращаясь к людям, которые продолжали искать живых среди руин, он шел, спрашивая о своей бабушке:
— Хаджжа Сурайя?
Но никто не мог ответить ему.
Потом он встретил человека, который сказал, что ее дом там.
— Где там? — спросил Халиль.
— Там, — сказал мужчина, показывая пальцем на разрушенный домик.
Халиль попытался бежать туда, но силы не позволили ему сделать это. Он еле брел. Наконец, он добрался до разрушенного домика и начал разбирать обломки. К нему подошел мужчина и спросил:
— Ты что-то ищешь?
— Мне сказали, что это дом хаджжи Сурайи. Боюсь, что она лежит под стеной.
— Нет. Она не лежит под стеной. Мы вытащили ее несколько часов назад.
Халиль сел на камни.
— Ты кем-то ей приходишься? — спросил мужчина.