Он шел посреди тумана, длинного густого тумана. Он шел, и чуть было не растворился и не исчез в тумане, но в последний момент смог удержаться, и уцелеть, и вновь пойти. И вновь он чуть было не растворился и не исчез в тумане, и вновь он смог удержаться в последний момент и пошел, но опять упал и на этот раз не мог встать, и чуть было не сдался туману до полного исчезновения в нем. Но в последний момент встал, повернулся и пошел обратно по дороге возвращения. Он возвращался и возвращался, пока не дошел и не обнял её, положив голову на ее грудь.
Хаджжа Сурайя попыталась поднять свою руку, чтобы потрогать его. Он ей помог, взяв ее руку и положив ее на свое лицо. Тогда он услышал слабый голос, будто исходящий из глубин земли:
— Ты вернулся, Юсуф.
— Это я, бабушка! Халиль!
— Я знаю, но разве ты его не чувствуешь здесь, в своих глазах, в своей памяти и в своем сердце?
Ее рука медленно опускалась от лица к сердцу, где и остановилась. Халиль чувствовал, как его сердце наполнялось жизнью, а пульс, исходящий из сердца бабушки, постепенно затихал, пока совсем не пропал. Ее рука застыла у него на груди. Он долго держал эту руку, пристально смотря в лицо бабушки, потом встал.
В его памяти уже светилось множество воспоминаний, очень старых, будто они до этого часа скрывались в каком-то недостижимом темном углу памяти и внезапно оживились. Халиль удивленно думал о них со странным чувством — он чувствовал, что обязан сохранить эти воспоминания, и ради них ему не только придется жить, но и даже бороться за жизнь.
Ему казалось, что если он посмотрит назад, то обязательно увидит себя в облике мужчины, сидящего в глубоком отчаянии на руинах разрушенного дома, обхватившего голову рукам и молча смотрящего вниз. Но Халиль, сам этому удивившись, не нашел в себе ни малейшего желания смотреть ни назад, ни вниз.
Мне часто приходит в голову мысль, что в реальности Халиль не поднимал голову, не смотрел на меня и ничего не рассказывал. А продолжал и дальше сидеть на руинах дома, таким, каким я его и увидела однажды на экране: обхватившим голову руками и смотрящим вниз. Он молчал, сохраняя свою неподвижность. Он был в глубоком отчаянье и желал смерти.
Но я тут же отношу эту мысль к своей пессимистической природе.