Наклоняется, чтобы подвинуть поднос ближе, и тут, словно бешеная белка, бросаюсь к прутьям и срываю повязку с глаз.
- Ну здравствуй, - улыбнулась, видя ошарашенные светлые глаза незнакомца, - помоги мне.
Рот открывается и так же закрывается. О да, мой дар - моё спасение.
- Мне плохо, - чуть ли не хнычу, - пожалуйста...
Его руки тянуться к замку, мои губы растягиваются в предвкушающей улыбке.
Тень нависает над нами, и Чёрный рывком оттягивает его от клетки.
- Пошёл вон! - приказ, и мои чары, буду называть их так, развеиваются.
Незнакомец сбегает, поджав хвост, а я падаю на задницу.
- Вовремя, спору нет, - прошептала я, глядя на Чёрного.
Выглядел он паршиво: впалые щёки, потемневшие глаза и лицо покрылось морщинами, которых раньше не было.
- Хотел поговорить с тобой, - спокойно говорит мне, - только боюсь, что разговора не выйдет.
- Почему? - шепчу, хотя орать хочется.
- Снова не поймёшь, - и смотрит с тоской в глазах.
Ха, пошёл ты!
- Прости меня, - смотрю в ненавистные, но когда-то родные глаза, - прости, пап.
Стоило сказать этот бред, как его лицо преобразилось: блеск в глазах, губы чуть раскрылись, делая резкий вдох.
- Пап, - шепчу всё тише, чтобы он подошёл ближе, - прости, пап, я такая дура... Пап, мне холодно, пожалуйста, выпусти меня. Я... Я всё поняла, пап.
Громко, сквозь зажатые зубы, выдохнул. И тут же открыл клетку. Выдернул за плечи и обнял с такой силой, что каждый вдох через силу.
- Прости, Мила, прости, доченька. Я такой дурак... - гладит по голове и качает, - Всё будет, как раньше, ты же моя девочка... ты же моя?
Отстранился, заглядывая в глаза.
- Конечно, твоя.
И снова обнял.
- Всё будет хорошо. Главное будь моей девочкой. Всё хорошо...
Сколько раз он сказал мне это, не считала, но превратилась в ком нежелательных чувств. Вдруг впервые задумалась над тем, как он скучал по своей семье, как не хватало дочери. Он действительно любил её, как и любой родитель, но мне не понять его потери. Всё, что могла сделать, это врать, чтобы спасти свою тушку. Если моя смиренная ложь делает ему лучше, пусть так.
Я дарю ему минутную радость, в обмен на то, что он дал мне.
- Всё хорошо, пап, - обнимаю в ответ.
Чувствую его слёзы на своей шее. Дрожь изуродованных рук. Боль в теле.
- Мила, девочка моя.
Дрожь в голосе взрослого матёрого мужчины способна передать боль на тысячу километров. Это не рыдания женщины, те плачут без повода и от всего.
- Пойдем отсюда, - говорю, и он тут же хватает меня на руки.
Что же, можно было и раньше сыграть в эту дрянную игру.
Так вижу Чёрного: мужчину , обозлившегося от боли.
Глава 23
Континент развален. Пока была в сомнительных бегах и просиживалась клетке, не особо понимала масштаб сотворённого безобразия, но когда вышла на улицы, а видела их иначе, чем обычные люди, то захотелось спрятаться под одеялом. Это вроде как носит название анархии.
Борьба за власть развернулась в таких масштабах, что можно снимать гангста-сериалы, но сюжет был бы не интересным: всем хочется признания и силы, а в итоге дохнут, как мухи. Это могло быть терпимым, если бы Чёрный хоть что-то делал, его статус в глазах новоиспечённых властелинов неоспорим, но всё, что делал Чёрный — это нихрена. Он слишком занят заботой о своей дочери. Иногда мелькала мысль: он действительно видит только Милу? Если это так, то завидовать нечему.
Мой названный "отец" готовился к отлету, ему то можно свалить с континента, прихватив с собой меня.
- Что с парнями? - спросила, когда он паковал вещи.
- Это не должно тебя волновать, - ровный ответ, не отвлёкся ни на секунду.
- Но волнует, - что говорить, когда тебя не слышать, а если слышат, то не так, понятия не имела, - Ты же знаешь, они мне дороги.
- Ты так всем говорила.