— А конкретнее? В данном случае?
— Я присоединяюсь.
— К кому? — играя на публику, спросил Майдан.
— К предшествующим ораторам.
— И что же вы предлагаете?
— Объявить благодарность, выдать премию.
— Кому? Мне? — усмехнулся Майдан. — Вы хоть слышали, о чем шла речь?
— Ну… Об инициативе. Я поддерживаю.
— Кого?
Беспалый беспомощно оглянулся. Его лицо выражало страдание.
— Всех!
Майдан махнул рукой: спектакль явно затянулся. Хмуро помолчал, сосредоточиваясь.
— Все-таки мы не нашли общего языка… — произнес он. (Тищенко припомнилось, что именно это сказал им в свое время министр на коллегии. Возможно, вспомнил о том же и Майдан, взгляды их встретились и разминулись.) Тищенко казалось, что он сейчас продолжит: «Нужно стараться для дела. А ты для людей. И вот последствия». Но Майдан сказал другое: — Дирекция института ценит Василия Васильевича как дельного опытного работника. Однако есть недостатки и в работе нашего главного инженера. О них уже говорили товарищи. — Он посмотрел на Тищенко и сделал паузу. — Как это ни прискорбно, но я от имени руководства института должен указать Василию Васильевичу на его промахи… — И Майдан стал перечислять по пунктам: нелепое сокрытие факта биографии Ирши («С Ирши вина не снимается, но вы-то старше, мудрее, — и допустить такое!»), отсутствие строгого надзора за работами на станции и, главным образом, пристрастие к архитектурным изыскам в то время, когда нужно строить, строить и строить — просто, дешево и быстро. Директор говорил мягко, стараясь интонацией сгладить официальную строгость формулировок. Помолчав, он вновь взглянул на Тищенко и объявил заседание закрытым.
…Тищенко вышел из директорского кабинета одним из первых, шел по коридору, и горечь переполняла душу. И не то чтобы он боялся неизбежных «оргвыводов», нет, — просто ему казалось, что все могло бы сложиться иначе: пусть бы гремел гром, пусть бы они все переругались, но возник бы разговор всерьез о деле, о том, что наболело, а вместо этого большинство отмолчалось, хотя по глазам видел — многие с ним согласны.
А мир стоял, как и прежде, и Земля вертелась вокруг своей оси, и двое молодых конструкторов курили и, переминаясь возле урны с окурками, спорили на космические темы.
— Мы не знаем, Земля — единственная такая планета или их множество. Мир бесконечен или имеет свой предел, тоже не знаем.
— А может, это и держит нас на свете. Наше незнание. А если бы знали? Представь, если бы знали? — нажимал черноволосый кудрявый молодой человек. — Что тогда? Как существовать?
«Как все это далеко, — подумал Василий Васильевич, — и как просто можно без этого жить». Большой пушистый шмель летал над осенними астрами, высаженными на балконе кабинета, ему тоже не было никакого дела до космических истин.
«Как же жить? Как строить?» — спросил себя Тищенко. И подумал: мириться с этим нельзя, невозможно. Стоит только примириться один раз, тогда примиришься и в другой. Примирятся и остальные. Неужели они не понимают этого?
Конечно, они понимают. Взять хотя бы Корня. Его проекты интересны и не лишены мысли. Неожиданно вспомнил, как нынешней весной пришел к нему Корень, долго ерзал на обитом клеенкой диване, а потом попросил: «Выдвинь меня на премию. У тебя уже есть. А мне нужно». Краснел — у него прямо горели уши, — смотрел куда-то вбок налитыми стыдом глазами и все-таки просил. Этот присоединится к какому угодно решению. Нет, уж лучше Бас. Невежда, примитив, но с убеждением: «Так нужно, так лучше для дела, иначе не будет порядка». Что он понимает под порядком, это уж другой вопрос. Кто-то давно убедил Баса, что он справедлив и мудр в своей справедливости. Один из немногих, кто остался верен принципам. В памяти всплыло лицо Майдана. А может, подумал, все это имеет другой смысл? Прошли годы горения, молодости, азарта, каждый начинает думать о себе. Годы диктуют свою волю. Мы уже не хотим друг другу добра, наоборот, желаем неудачи. Это вроде бы успокаивает, компенсирует то, что не удалось в собственной жизни. Но ведь там сидели и молодые. Тот же Вечирко. Конечно, он, Тищенко, сам виноват… Не нашел веских аргументов.
На балконе гудел шмель. А в кабинете царила тишина. Василий Васильевич подумал, что теперь она воцарится надолго. Ну будут приходить заказчики, но архитекторы за советом вряд ли забегут. В эту минуту в дверь постучали. Тищенко не успел сказать «войдите», как она приоткрылась и на порог ступил Вечирко. Василий Васильевич не поверил своим глазам, запустил пятерню в шевелюру, будто хотел сам себя дернуть за волосы.