Василий Васильевич моргнул, словно прогоняя видение. Он стоял под вербой у пруда. Поразился тому, что пригрезилось такое. Может, представилось, потому что думал о степи и чувствовал себя одиноким и потерянным на вечной дороге жизни.
«Как близок человек, — вдруг мелькнуло в голове, — к двум крайностям. Он всегда между ними — между страданием, адом в сердце и вечной тишиной, между лихим буйством и тихим ветром, ласкающим траву на смертном холме. Как бессмысленно спешить к этому холму. И это случилось со мной?.. Кто же тогда я? Что за человек? Случилось потому, что жил только Ириной, ее любовью? Своей любовью к ней? А не было ли это ошибкой — жить только любовью к другому человеку?»
Этого не знал, на это не мог ответить. Тогда был счастлив. Значит, счастье — минуты, которые прожил в любви?
И в этот момент подумал, что, кроме этого, еще жил чем-то, и жил реально — возводил в мечтах солнечные дома, рисовал красивые перспективы, и это было интересно и, возможно, будет интересно и впредь. А кто он? Человек, который так и не определился в жизни. Но разве все находят свое предназначение? Да, может, эта его одержимость, увлеченность, это отсутствие «постоянного своего образа», который необходимо поддерживать всю жизнь в интересах собственной персоны, и есть его предназначение? Собственно, сейчас это тоже не имело бы для него цены, если бы не понимал, что надо начинать жить сначала и что в дальнейшем необходимо удержать себя от ошибок, которые совершал прежде.
В этом не был уверен. Есть люди, которые, совершая ошибки, не повторяют их, есть люди, которые ошибаются редко, а есть такие, у кого вся жизнь — блуждание в потемках, но они искренни, а зачастую даже красивы.
Он знал наверняка только одно: такой ошибки больше не повторит.
На ступеньках крыльца лежала мертвая ласточка. Под крышей их дома было несколько ласточкиных гнезд. Может, она выпала из гнезда? Почему она здесь? И именно теперь? А может, раньше он бы ее просто не заметил, переступил бы, и все. Нет, заметил бы…
Над крыльцом горела лампочка, а под ней маячила одинокая фигура. Кто-то ждал его (кого же еще?). Уже через несколько шагов узнал Данилу, брата. Не обрадовался ему, но и не почувствовал досаду, что тот явился. Данила, брат, был неудачником. И работящий и сообразительный, а везение не шло ему в руки. Перед самой войной умерла жена, остался с маленькой Веркой на руках. В начале войны попал в плен, из плена бежал, работал в санитарном эшелоне. Потом приехал в Киев, поступил в электромеханический техникум, женился опять, начали строиться в Корчеватом — дом снесло полой водой, и тогда они уехали в Донбасс. Не повезло и там — сгорели по его вине какие-то электромоторы, потом его согнул радикулит, пришлось бросить шахту, остался без больших заработков, устроился на шахтном дворе. Переписывались они редко, а виделись и того реже. Брат вроде бы чурался его, и Василий Васильевич знал почему. Еще когда Данила учился в техникуме, а потом начал строиться, Василий помогал ему. Как-то умудрялся экономить, хотя тоже жил на стипендию, но в конце месяца обязательно совал Даниле в карман небольшую сумму. Мизерная помощь, но она выручала Данилу. И потом, когда Данила стал работать, Василий долгое время переводил ему деньги в Донбасс. Данила скупо благодарил и вскоре написал, чтобы не присылал больше, дескать, стал на ноги. Стал нетвердо, как догадывался Василий Васильевич. Всю дальнейшую жизнь Данила мечтал вернуть брату долг. Мучился, что не может сделать этого, грезил: вот случись у младшего брата какая-нибудь нужда, а он, Данила, имеет свободные деньги и спасает его от беды. Но достаток не приходил к нему, мечта так и не сбылась. И он досадовал на себя и стыдился перед братом.
Василий Васильевич тоже писал ему очень редко, не чувствовал настоящей братской любви, не тянуло повидаться. Да и о чем им говорить? Дороги их разбежались, интересы тоже разошлись. Но он знал: если бы что с ним случилось, брат отдал бы ему все. Может, это была и не потребность сердца, а другая, более высокая потребность — рода, семьи. Закон, который стоял над ними. Возможно, этот закон передался с кровью, от отца с матерью; у них в семье не знали нежности, но крепко знали обязанности. Отец помогал сестрам, в войну сестры помогали братьям.
Даже при слабом свете Василий Васильевич разглядел, что брат постарел. Пожали друг другу руки, поднялись по ступеням.
— Боялся, что не дождусь. Подумал, может, на курорт уехали.