Потом достала папку со старыми юношескими письмами, где школьные и институтские друзья объяснялись ей в любви. Она подумала, что сейчас молодые люди не прибегают в таких случаях к почте. Век полупроводников и немыслимых скоростей, возрастающих с каждым днем, задал другой темп и любовным отношениям. Надо успеть многое за свой короткий век, а почта… почта — просто смешно! Пока дождешься ответа, состаришься. Может, в недалеком будущем, она улыбнулась, объясняться в любви будут с помощью каких-нибудь ультракоротких волн. На самом деле этот путь чем длиннее, тем сладостнее. Вот этот паренек начал писать ей с седьмого класса. А этот написал, что если она не ответит, он застрелится, у него есть пистолет. С письмом на коленях она подумала: когда решаются на такое, то не оповещают об этом заранее. А вот три письма, которые она написала сама и не отправила кудрявому и синеглазому Лене Петриченко, — это было, уже когда она влюбилась в Василия… Вернее, еще не знала, в кого из них была влюблена по-настоящему.
Читая наивные, часто смешные письма, полные самолюбования, горьких обид, недомолвок, она словно оборонялась с их помощью от чего-то, успокаивала себя. Но до конца успокоить не могла. И тогда вдруг пошла напрямик, попробовала посмотреть в глаза опасности. Ну что она переживает, чего мечется? Ведь любит Василия, любит, и нечего ей бояться! Кого она убеждает? Себя? За Сергея она на смерть не пошла бы… Так почему же, почему не может отогнать от себя эти мучительные и сладостные мысли? Что происходит с ней?
Когда раздался звонок в дверь, она быстро свернула письма и спрятала, хотя раньше этого никогда не делала: муж не ревновал ее к прошлому, к этим детским смешным и милым признаниям. Он вошел, и на душе у нее сразу стало светлее. Будто бы легче, уютнее. От него действительно всегда веяло покоем, надежностью.
— Такие открываются перспективы! Будут строить целую энергосистему! — Говорил — и словно вырастал на глазах: ему становилась мала комната, мала квартира, голос гремел, и тогда соседи стучали в стенку. Аудитория — один человек, но это была его Ирина, и она заменяла ему тысячу людей. Ирина понимала это, ценила и в душе гордилась: такой человек и так любит ее! Она выслушивала его прожекты, планы, иногда пыталась осторожно возражать: «Все ты — с налета… ансамбль… А там же сносить придется. И знаешь что? Не знаешь… А я знаю». Он вспыхивал, а потом, успокоившись, начинал думать заново. Он удивлялся: фантазерка, а откуда трезвость? И дорожил в ней этой чертой. Но чаще сердился. И говорил ей, что она считает его бездарностью, хотя сама ничего не смыслит в архитектуре. Она только улыбалась. Знала, что муж у нее одержимый.
Он ужинал на кухне за маленьким кухонным столиком и разговаривал с ней через распахнутую дверь. Резал на тарелке холодное мясо, прямо на вилке мазал горчицей и жевал. В начале их супружеской жизни она накупила разных книг по кулинарии и с ревностью начинающего рыболова, мечтающего с первого раза поймать сома, начала готовить лангеты, бефстроганов, бризоли, пока он однажды, смущаясь, не попросил: «Ты лучше просто зажарь или свари. Дай я тебе покажу, как это делается!» С тех пор ее кулинарный азарт остыл.
— Ты слышала, Бас вместо проекта Ирши хотел просунуть проектик Горы, — сказал Василий Васильевич. — Обставили все так умненько… Сам заместитель министра звонил.
Она словно бы нехотя сказала:
— А может, действительно проект Горы лучше? Он старше, опытней…
— Тогда пусть Беспалый проектирует весь Днепровский каскад! Он самый старый.
— Ну почему же так? Проект Горы имеет свои достоинства…
— Где ты видела эти достоинства? Никчемный проектик… Вчерашний день.
Захрипели часы, прокуковала облезлая кукушка, и Тищенко щелчком загнал ее обратно в дупло. Ирина, сколько живет, помнит этот хриплый звон. Странно, ей мешает назойливое жужжание мухи, может разбудить скрип дерева за окном, а бой часов она просто не замечает. Она мимоходом подумала об этом, потому что все ее внимание было сосредоточено на том, что сказал муж.
Конечно, ей хотелось, чтобы станцию в Кремянном строили по проекту Ирши. Но после разговора с Клавой у ней появились какая-то боязнь, ощущение близкой опасности, ее просто раздражала близорукость мужа, эта его неспособность заподозрить недоброе, защититься и защитить ее.
— Все-таки, если звонил заместитель министра… И почему ты думаешь, что понимаешь в этом лучше других?
— Прежде всего я так не думаю, так почему-то думаешь ты. Разве я дал тебе повод?