Сергей предложил зайти к нему выпить чаю. Наверное, о чаепитии он подумал загодя, потому что на столе появилось твердое, но вкусное печенье местного производства, булка, повидло и початая бутылка коньяка, Сергей подлил его в чай. Ирина попробовала: вкусно.
— Откуда у вас такие аристократические замашки? — дуя в эмалированную кружку и смешно придерживая ее растопыренными пальцами обеих рук, спросила она.
Сергей улыбнулся.
— Мой отец был ветеринаром.
— Ну тогда понятно. Настоящая сельская аристократия, — сказала Клава. — Очень выгодная профессия, между прочим. Выхолостил поросенка — получи свое; заколол хозяин того же поросенка — снова к фельдшеру: напиши справку, что кабанчик имел цветущее здоровье, хочу, мол, продать на базаре сало и мясо, — снова отблагодарить надо.
— И все-то ты… все-то ты, Клава, готова опошлить, — поморщилась Ирина. — Откуда это?
— У нас в селе по соседству жил ветфельдшер. А у него был сын Славка, мой ровесник. Все меня через забор к себе в сад заманивал. Будто бы уроки учить. А сам тупой, как валенок. Кое-как доконал десять классов, отец зарезал подсвинка, сложил в чемодан, повез в Винницу, — и пожалуйста: Славка поступил в ветеринарный институт. А когда мы приезжали на летние каникулы, девушки вечерами на посиделках подсмеивались над Славкой, а ребята прозвали его Завертайлом — была когда-то такая профессия на селе, по бычкам. Ну, Славка стеснялся… Парень он был неплохой.
— Отец мой погиб, — тихо сказал Сергей.
Клава виновато склонила голову и, спрятавшись за парко́м, вьющимся над кружкой, сосредоточилась на чае.
— Сергей, а как к вам на стройке относятся? — чтобы снять неловкость, сменила тему Ирина.
— Боятся, — сказала Клава.
— Боятся? — Ирина рассмеялась. — Сергея?
— Вот именно, — серьезно подтвердила Клава.
Ирина окинула ее насмешливым взглядом, чувствовала: разрушается былая дружба, уже нет прежней симпатии и тепла, ушло все куда-то, а почему так случилось, не знала.
— Трудно объяснить — почему. Он умеет как-то так тихо, вроде бы и не обидно… Неужели сама не замечала? А я чувствую, будто все время чего-то недоделываю: краснеет он, а переживаю я… — Она тряхнула головой, короткие густые волосы привычно откинулись со лба. — А может, так и надо. Распустился народ. Дай волю — растащат все. Сергей знает людей.
— Откуда ему знать? — не соглашаясь, Ирина посмотрела на Иршу. Он молча пил чай, словно разговор его не касался. — Ты же сама называла Сергея теленком.
— Одни и те же улицы, а днем и ночью кажутся разными. Идешь днем — ничего не замечаешь, а ночью идешь — страшно. В прошлый раз мы говорили о любви. В любви тоже нужен опыт, как в каждом деле.
Ирина протянула чашку, и Сергей налил ей душистого, настоянного на листьях смородины и мяты чаю.
— Опыт в любви? Какая чепуха! — сказала она уверенно, и это выглядело немного смешно. — Человек всегда любит впервые. Тут все решает мгновение.
Клава смотрела за окно. Она, казалось, не слушала Ирину, задумалась о своем. А может, поняла то, чего еще не понимали эти двое.
…В воскресенье Ирина едва уломала Клаву повторить лыжную прогулку. После обеда Клава отправилась на телеграф звонить домой, условились встретиться в четверть шестого около домика, где жил Ирша. Но в назначенное время Клава не пришла, не было ее и в половине шестого. Ирина бродила под разлапистыми соснами — в домик к Ирше зайти не решалась, — нервничала, сердилась. Без четверти шесть прибежала Клава, она была в пальто и сапогах, встревоженная, с чемоданчиком в руках.