Комната была душная, и безумно хотелось открыть форточку.
В лучах солнца, заливающих стол и слепящих глаза, отчетливо просматривались вихри пылинок.
Гулко и мерно тикали старые бабушкины часы на полке.
Я нервно комкала подол юбки, нещадно кусая губы. Сейчас он что-то спросит. Вот прямо сейчас…
– Скажи мне, – историк вальяжно откинулся на спинку кресла, поправляя очки в черной блестящей оправе, – в каком году умер…
– В тысяча девятьсот пятьдесят третьем, – выпалила я, даже не дав ему закончить.
– Ты и вопроса не дослушала, – спокойно заметил учитель.
– Я же знаю, что меня на зачете ни о чьей смерти, кроме сталинской, не спросят или… про Горбачева тоже могут?
– Он еще жив вообще-то, – Дьявол сдержал тихий смешок, отложив в сторону блокнот. Ну так уж совпало, что учителем истории оказался сам Сатана, что поделать?
– Ну тогда все в порядке, – облегченно выдохнула я.
– За сим и закончим. Ты полностью готова к своему зачету, можешь не переживать, – учитель поднялся из кресла, – до экзамена еще час. Не вздумай брать в руки учебник, даже не прикасайся к нему, ясно?
– Это почему ж? – я ошарашенно уставилась на Дьявола.
– На экзамене забудешь все, что знала. Сейчас расслабься и отдохни. Попробуй только не сдать, – с этими словами историк комнату покинул.
Вот это поворот.
Расслабиться… Легко сказать – расслабиться. Да я б с удовольствием этим и занялась, если бы не годовой зачет по истории через час. Вчера еще я ощущала себя совершенно спокойно и уверенно, ни тени волнения, ни малейшего намека на беспокойство.
А сейчас кошмар просто какой-то, руки похолодели и трясутся, а сердце колотится так, что аж в ушах отдается, да еще в добавок ко всему колени дрожат и во рту пересохло. По ходу дела такими темпами, я действительно забуду все, что так старательно учила.
Та-ак, Макарова, успокойся, слышишь, не время истерить, вдохни глубоко, во-от так…
Я вскочила со стула и принялась нарезать круги по комнате, нервно заламывая пальцы и одними губами быстро-быстро повторяя даты, словно какое-нибудь средневековое проклятие или заклинание по вызову Дьявола. Судя по всему, конечно, последнее, потому что оный через секунду появился в дверном проеме, облокотившись о косяк.
– И что ты носишься, как угорелая? – лениво поинтересовался Князь Преисподней, заправляя за ухо светлую прядь.
– У меня. Через час. Экзамен. Я боюсь… Ты понимаешь, ужасное чувство, я ведь знаю, что все выучила и все равно боюсь. Такое чувство, что у меня в груди не сердце, а стадо ополоумевших исландских овцебыков! – истерично выдала я.
– А китайский степной ежик там случайно не пробегал? – осведомился Дьявол, сочувственно покачав головой.
– Серьезно! Посмотри, какие у меня руки ледяные, – я сразу же подлетела к нему.
– Ну вот что, – вздохнул Сатана, склонившись ко мне, дыханием опаляя кожу, – знаю я одно хорошее средство. Всегда помогало…
Он притянул меня ближе, и осталось только зажмуриться, как уже в следующее мгновение мы оказались в его спальне. От приятного всегда витающего здесь аромата начинают подкашиваться колени.
Краем глаза кошусь на кровать, потом на Дьявола, и снова на кровать; и только тут до меня доходит наконец, что задумал повелитель Преисподней.
– А ты… уверен? – слабо поинтересовалась я, пытаясь протестовать.
– Уверен, – непоколебимо ответил он, уверенным жестом усмиряя эти самые мои попытки.
Я уже открыла рот, чтобы уточнить можно ли ему верить именно сейчас, когда в родных зеленющих глазах уже плавится жар желания, но не успела из-за жадного, грубоватого немного поцелуя, накрывшего мои губы. А они у меня горячие и потрескавшиеся были, только Дьяволу, похоже, и на это наплевать оказалось…
Поцелуй получился нервным каким-то и отчаянным, в котором сказывалось все напряжение за последнюю неделю, весь мой страх и одновременно пламенеющая внутри жгучая нехватка воздуха. Терпкий привкус примешивался, то ли от крови с нечаянно прокушенной его острыми клыками губы, то ли…
Душно, горячо и плевать.
– Тебя долго не было… – сбивчиво и тихо. – Почему ты не приходил? Почему ничего не сказал тогда? Мог бы хотя бы…